В том-то и проблема, что Егор Гайдар в конце 1980-х – начале 1990-х не был "наследником Хайека, Рюэффа и фон Мизеса", как пишет Валерия Ильинична. К пониманию фундаментальных оснований капитализма он пришел в процессе работы в своем Институте экономики переходного периода. Доказательство тому – его труд "Власть и собственность" и предсмертные интервью, в которых он не только обозначил главную проблему современной России – необходимость разделения власти и собственности, но и четко представил альтернативу будущего развития страны. Ужесточение режима или его постепенная либерализация. А тогда, почти 20 лет назад, он был советским экономистом, по-большевистски шагнувшим из "Капитала" в капитал.

Что же сделал Гайдар в начале 1992-го, за что заслужил столь яростные посмертные отзывы? На первый взгляд, всего лишь отпустил цены и открыл таким образом дорогу рынку и свободному ценообразованию. Однако в этом выражении "отпустить цены" заключалось фундаментальное экономическое отличие советского государственного хозяйства от рыночной экономики. В СССР рынок не был рынком, деньги деньгами, а труд переставал быть трудом. И "отпуск" цен действительно означал кардинальное преобразование системы. Во-первых, деньги сразу же становились деньгами по существу, хотя и "деревянными". Во-вторых, продукция становилась товаром, хотя и товаром в значительной мере некачественным и неконкурентоспособным. В товар мгновенно превращались также многие материальные и духовные ценности. В-третьих, сразу же появлялся рынок. Какой рынок – это уже другой вопрос. И наконец, автоматически, то есть стихийно, а не сознательно, преобразовывались все сферы производства и досуга. Преобразовывались потому, что оказались ввергнутыми в иные, собственно экономические отношения и условия существования.

А вот здесь и кроется основная проблема. Отношения – кого? Людей. Условия существования – кого? Людей! А именно люди-то и оказались за рамками тогдашнего профессионального понимания Гайдара. Игнорирование социальных последствий либерализации – вот первопричина критики его реформ, лучшим образцом которой до сих пор остается статья философа Юрия Давыдова "О роли революционного насилия в либеральной экономике" (журнал "Москва", 1996, № 10). Правомерно, на мой взгляд, сравнение Егора Гайдара с Владимиром Лениным. Кто-то уже заметил, что Гайдар и прожил-то ровно столько же, сколько Ленин, – 53 года и 9 месяцев.

Были ли действия Гайдара в 1992 году "абсолютно точным и единственно возможным решением", как пишет Кирилл Рогов, действительно ли умиравший хозяйственный организм можно было запустить "только этим электрическим разрядом", на эти вопросы еще предстоит дать ответ. По крайней мере, объяснений самого Гайдара в "Гибели империи" недостаточно, они слишком субъективны.

На сегодня смягчающим обстоятельством при оценке его реформы может служить то, что она проводилась после августа 1991 года, то есть когда система советского социализма потерпела крах. Получается, что реформа имела характер спасательной кампании. Однако совсем другое дело, когда и потом не были проведены (и даже предложены!) необходимые действия по исправлению ее последствий. Тот, кто говорит, что реформа дала "возможность обществу самому хоть в какой-то степени распорядиться своей судьбой", явно лукавит, ибо возможность эта у бывшей номенклатуры, людей, приближенных к новой власти, и широких масс была абсолютно разной. В результате в стране произошло гигантское социальное расслоение, появилось много крайне бедных людей. А юридическая непроработанность условий существования частной собственности привела к утверждению криминального капитализма, который регулируется не законами, а понятиями и коррупцией. И хотя плодами рынка так или иначе пользуются все, шок от реформы отложился в памяти россиян, вызвав отторжение от так называемых либералов на поколение вперед.

Если со стороны экономистов-либералов не происходило необходимой коррекции гайдаровской реформы и последовавшей за ней приватизации, то со стороны бывших советских экономистов-традиционалистов, наоборот, уже с середины 1990-х зазвучали голоса с предложениями исправить ситуацию посредством возрождения сильного государства, под которым понималась власть сталинского типа. Дальше – больше. В последние годы в этот хор включились представители молодого поколения. Так, один из них, Михаил Делягин, сегодня уже открыто призывает к неосталинизму.

При этом как-то забывают, что народ в такой системе оказывается заложником амбициозных целей правящей верхушки, не говоря уже о том, что в экономическом отношении сталинская система доказала свою историческую несостоятельность. Беда в том, что, как и в начале 1990-х, в современной России нет критической массы экономистов, которые не только адекватно объясняли бы природу сложившегося в стране социально-экономического строя, искаженные проявления здесь законов рынка, но и предлагали бы пути изменения ситуации, прежде всего - выстраивания нормальных отношений между властью и собственностью. Экономист, думающий о судьбе страны, призывал бы не к монополизации и централизации экономики, а к формированию четко прописанных юридических оснований для свободной экономической деятельности каждого человека, способствовал бы созданию правового государства, в котором общество смогло бы, наконец, стать полноправным экономическим субъектом.

Надо отдать должное Егору Гайдару – в последние годы он усиленно размышлял над законами исторического развития России и искал пути ее спасения.