В журнале "Русский Esquire" опубликована переписка писателя Бориса Акунина с самым известным российским заключенным Михаилом Ходорковским.

Этот диалог вызвал эмоциональное обсуждение среди интернет-пользователей. Удивительно, но мало у кого возникли вопросы по самому факту появления переписки. Как правило, выражалась солидарность с позицией Ходорковского и даже отмечался возросший у него за время пребывания в тюрьме уровень гуманитарных знаний.

Ответы Михаила Борисовича, представленные в публикации, сами по себе, конечно, заслуживают внимания. Интересно и влияние тех книг, которые он, как известно, читал даже во время суда, – прямые ассоциации с ними бросаются в глаза. Однако, на мой взгляд, важнее другое.

Появление текста в момент, когда решалась судьба Союза правых сил, важно прежде всего как фактор политики Кремля, а именно тех лиц, которые придумывают там нестандартные политтехнологические ходы. Не надо быть наивными: и выбор писателя Акунина, и сама переписка, и ее публикация именно в момент, нужный власти, были спланированным, а не спонтанным и свободным решением. Российская власть, уже использовавшая фактор Ходорковского для достижения своих целей, решила прибегнуть к нему и на этот раз.

Арест руководителя самой успешной компании в России и показательный суд над ним позволили Кремлю значительно укрепить свое господство – без особых усилий поставить бизнес вне политики, что в российских условиях означает одно: условием существования предпринимательства отныне является подчинение, служение власти. Это на Западе в силу исторических традиций бизнес может влиять на власть, иметь в ней свое представительство, а власть не может посягнуть на священное право частной собственности. В России же бизнес в 1990-е годы не смог закрепить за собой право владения доставшейся ему собственностью и поэтому существует сегодня лишь по милости верховной власти.

После истории с "ЮКОСом" никто всерьез и не говорит о защищенности частной собственности законом. И это относится не только к крупному бизнесу, но и к малому и среднему, который во всех других государствах с рыночной экономикой составляет основу существования страны.

Идея использовать имя Ходорковского осенью 2008 года призвана оправдать окончательную сдачу Кремлю так называемой либеральной общественности, которая по идее и должна была отстаивать перед властью права тех, кто занимается бизнесом. Однако, если следовать логике Дмитрия Орешкина, "бизнес выбирает стратегию приспособленчества. И прав простой крестьянской правотой. Тогда почему партия, которая говорит от его некрупного имени (крупный бизнес давно в "ЕР", и это тоже по-крестьянски понятно), должна следовать стратегии "горшок об горшок"?"

Ходорковский в переписке с Акуниным идет даже дальше, говоря не просто о сотрудничестве, а о праве Кремля диктовать правила игры: "Пусть власть, пока она власть, сама выбирает, с кем ей пойти, зная при этом, что мы принесем во власть не только свои знания, но и свои идеалы". Кроме того, он своим именем освящает политику президента Медведева в целом. Он уже одобрил действия российской власти на международной арене, а именно войну на Кавказе. Теперь же, повторяя Медведева буквально, он утверждает, что "борьба с коррупцией в России – это борьба за демократию", что стране нужен справедливый суд – одним словом, "свобода лучше, чем несвобода". А заключительным аккордом стало заявление, что он, Ходорковский, "сторонник сильного государства" и что "государство в целом – сакральный символ". Это как раз то, на чем настаивает сегодня российская власть.

Как историка меня, конечно, интересуют обстоятельства появления этого текста: почему корреспондентом Ходорковского стал именно Григорий Чхартишвили, который недавно назвал действия российских властей в отношении Грузии "истерическим припадком"? Какие условия были ему при этом поставлены, чтобы искупить это свое заявление? Если же переписка действительно имела место и писатель был свободен в общении с Ходорковским, то почему он ставил вопросы, которые больше пристало задавать политологу или политическому обозревателю, чем "инженеру человеческих душ"? Почему в публикации встречаются прямые заимствования из других текстов, под которыми стоит имя Ходорковского, в частности, пассажи из статьи "Тюрьма и мир: Собственность и свобода"? И наконец, в какой мере сам Ходорковский принимал участие в составлении текста и принимал ли вообще?

Однако, при всей важности этих вопросов, подчеркиваю – принципиален сам факт очередного включения фактора Ходорковского в кремлевские политтехнологии. Для чего и для кого? Для того чтобы показать колеблющимся необходимость сотрудничества с Кремлем и отсутствие у них альтернативы? Или этот ход рассчитан исключительно на Запад?

Ставя эти вопросы, я понимаю, что ответить на них так же трудно, как объяснить, зачем Сталину нужны были показательные процессы и признания обвиняемых. Свою давнюю статью "Загадки внутрипартийной борьбы" о борьбе Сталина с оппозицией Каменева, Зиновьева, Бухарина я закончила словами: "Он довел их до самого края морального падения, заставив отступать, каяться, унижаться и в конце концов всех уничтожил физически". Хотелось бы верить, что Ходорковского в итоге ожидает не столь печальная судьба (я имею в виду грозящий ему второй срок). И хотя общим местом сегодня стала фраза, что история повторяется в виде фарса, в действительности перед нами настоящая человеческая трагедия.

В случае с Ходорковским власть уже добилась всего, чего хотела: она в полной мере использовала его фактор для решения своих задач, она продемонстрировала миру, что бывший олигарх перевоспитался и не претендует больше ни на собственность, ни на противостояние власти - более того, он даже полюбил эту власть. Может быть, в ее планы входит его досрочное освобождение после этой публикации? Откуда-то же Проханов взял информацию о том, что Ходорковский будет отпущен в октябре. Да и его адвокат Юрий Шмидт недавно сказал: "Реально мы пришли к выводу, что нового приказа "кошмарить" Ходорковского не было".

А переписка останется – как памятник нашему времени.