Последний российский самодержец Николай II умел радоваться всему хорошему в жизни. Его дневник - это настоящее пособие по положительному пиару. Больше всего царя радовала хорошая погода (он обожал пешие прогулки на природе) и бравый вид солдат и офицеров на полковых смотрах, которые он так любил проводить. В дневнике все время встречаешь: "Простоял чудный весенний день"; "Та же дивная погода продолжается"; "Великолепный тихий день"; "Ночь была прохладная и весьма приятная для сна". А если погода была плохая, царь этого специально не отмечал, а просто писал, что, например, идет дождь. В тех же редких случаях, когда на страницы дневника попадали действительно важные военные и политические события, то автор старался отбирать то, что доставляло ему истинное удовольствие. Например, в 1916 году Николай подробно, по дням фиксировал успешное наступление Брусилова, тщательно отмечая количество пленных. Зато когда наступление захлебнулось, пленных больше не было, а русские потери стали расти, события на Юго-Западном фронте из дневника исчезли.

События Февральской революции отразились всего в четырех записях в царском дневнике. Тут впервые прозвучала мысль об измене или заговоре. Император решил, что генералы, сговорившись с Родзянко и другими думским деятелями, вынудили его к отречению, чтобы открыть дорогу к власти либеральным деятелям. Позднее теория антимонархического заговора, то ли либерального, то ли масонского, получила широкое распространение. Однако даже факты, упомянутые в самом царском дневнике, подрывают эту версию.

О каком противодействии революции можно было говорить, если основные станции по дороге на Петроград были уже захвачены восставшими рабочими и солдатами, если на стороне революции, как и в 1905 году, сразу же оказалась основная масса железнодорожников? Не потому генералы - командующие фронтами и наштаверх М.В. Алексеев - советовали Николаю отречься, что мечтали о республике или о воцарении царского брата великого князя Михаила, который, кстати сказать, сам отрекся уже на следующий день, 3 марта. Просто они осознавали, что возможностей подавить революцию у них нет. Во-первых, нет никаких шансов быстро доставить войска в Петроград, раз дороги уже блокированы. Во-вторых, нет никакой надежды на то, что войска станут стрелять в восставших - таких же русских людей, как и они сами. Что все случилось именно так, доказывает судьба отряда генерала Н.И. Иванова, посланного Николаем на подавление революции. Этот отряд дошел до Царского Cела только в день отречения Николая, и генерал вынужден был отказаться от каких-либо активных действий.

Довольно распространено мнение, что Февральская революция - результат случайности, рокового стечения обстоятельств. Александр Солженицын утверждает, например, в своих "Размышлениях над Февральской революцией", что ее можно было предотвратить сравнительно легко, если бы царь, "не слишком бы погрузясь в скорбь императрицы и больше внимания уделя государственным занятиям, например работе с Риттихом (министром земледелия), монарх мог бы за два месяца предупредить эти хлебные перебои". Эх, если бы все в самом деле было бы так просто! Царь и его правительство за почти три года войны ничего не смогли сделать, чтобы не возникли перебои с хлебом в Петрограде и других крупных городах. Так что же они успели бы за последние два месяца! Ведь нехватка хлеба и последовавшие за этим волнения в Петрограде, вылившиеся в революцию, на голову верховной власти свалились внезапно, как снег в июне. Так это всегда бывает в России.

Дело было отнюдь не в Риттихе. Просто самодержавная система прогнила уже слишком основательно, слишком не соответствовала она условиям мировой войны, в которой истекала кровью русская армия. И в этой системы одаренность отдельных технократов с лихвой перевешивалась бездарностью других. Ведь выбор тех же министров часто проходил только потому, что они понравились императору или императрице, а отнюдь не на основе деловых качеств. Сильного председателя Совета министров после гибели Столыпина так и не появилось. Сам же Николай не обладал ни харизмой, ни сильной волей, чтобы попытаться возглавить подавление революции. Он и не пытался этого сделать.

Также Солженицын придает роковую роль тому, что накануне "возвратился в Ставку больной расслабленный генерал Алексеев, сменив огневого генерала Гурко". Алексеев, конечно, богатырским здоровьем не отличался, однако волей обладал достаточной, чтобы впоследствии сколотить Добровольческую армию, ставшую ядром белых сил в Гражданскую войну. Что же касается генерала В.И. Гурко, то он ничем особо примечательным он себя не проявил ни в Первую мировую, ни позднее, поскольку от участия в Гражданской войне он уклонился, предпочтя остаться в эмиграции. Так что называть его "огневым" - явное поэтическое преувеличение.

И уж совсем нелепо числить среди заговорщиков французского и британского послов в Петрограде Мориса Палеолога и Джорджа Бьюкенена, как это делают многие по сей день. Оба посла действительно активно контактировали с думской общественностью и пытались убедить царя, что необходимо дать стране ответственное перед Думой правительство, иначе дело кончится революцией. Однако они были слишком опытными дипломатами, чтобы не понимать, что в условиях войны любая попытка политического переворота может катастрофически сказаться на военных усилиях их русского союзника.

Нет, революция в феврале 1917 года была стихийным, непредсказуемым явлением, обусловленным, однако, предшествовавшими десятилетиями развития России, начиная с отмены в 1861 году крепостного права. Февральской революции не ждали ни думцы, ни вожди революционных партий, находившиеся в ссылках да в эмиграции, ни правительство.

Сегодняшнюю ситуацию в России, разумеется, трудно прямо сравнивать с положением дел в начале 1917 года, однако некоторые аналогии провести можно. И исторический опыт крушения самодержавия явно пугает нынешних хозяев страны. Неслучайно главный кремлевский идеолог Владислав Сурков, выступая на круглом столе в РГГУ, посвященном 90-летию Февральской революции, почти истерически заявил: "Революция - это прежде всего разорение, истребление. Мы плачем о демографии, а сами тоскуем по потрясениям. Нужно навсегда изъять революцию из нашей политической практики". И добавил, вспомнив большевистский лозунг поражения своего правительства в мировой войне: "Не нужно желать поражения или ослабления своей стране. Если вам не нравится власть, вы можете с ней бороться, но желать своей стране поражения и ослабления - это просто безнравственно". И напомнил, что "что в результате революционных действий этих романтиков к власти приходят обычно маньяки и террористы".

Однако кремлевским политтехнологам следовало бы знать, что предотвратить революцию еще никому не удавалось - просто потому, что никто и никогда не мог предсказать, когда именно революция начнется в данной стране. Можно говорить только о том, в какой стране в обозримом будущем революция может случиться, а в какой - нет. Например, в предстоящие несколько десятилетий революции явно не будет в США с их устойчивой демократической системой. Маловероятна революция и в Китае, где правящая верхушка пока способна полностью контролировать политическую жизнь и при этом более или менее успешно обеспечивать экономический рост. А вот в России всеобъемлющего контроля власти над обществом нет - хотя бы по той причине, что в правящей элите существуют соперничающие друг с другом группировки. Между тем сконструированная г-ном Сурковым и его товарищами "суверенная демократия" больше подходит не для того, чтобы решать реальные социально-экономические проблемы, а для того, чтобы создавать иллюзию благополучия с помощью искусного пиара. А когда масса нерешенных проблем достигает критического уровня, у народа накапливается усталость и раздражение, которые в какой-то момент могут спровоцировать активную его часть на революцию.

И Суркову приходится передергивать, утверждая, будто обыкновенно в результате революций у власти оказываются всегда "маньяки и террористы". На самом деле в истории достаточно случаев, когда умеренные силы, обычно приходящие к власти в начале революции, умели удержать власть и впоследствии, обеспечивая устойчивое развитие страны. Да и лидеры напугавших Кремль в последние годы "оранжевых революций" в Грузии и на Украине на маньяков и террористов как-то не смахивают. Конечно, в России из-за слабости демократической традиции шансы на приход к власти экстремистов выше, но и у нас его нельзя считать предопределенным, несмотря на безответственность власти.