...Третье мое впечатление, вынесенное из Франции, наводило, по общему правилу, на грустные мысли о России. Но в самые последние дни пришли известия, подтвердившие мои российские впечатления последнего года: нечто, и очень существенное, меняется к лучшему.

Но сначала – о грустном и комичном одновременно. Грустном потому, что, заглядывая иногда в форум, убеждаешься, как много людей еще не умеет читать (а писать умеют). Комичное же будет ясно из дальнейшего. Автор одного из откликов на мой предыдущий текст уверился почему-то, что я видела во Франции "деревянные фигурки людей и обезьян с (так у читателя) неприличными позами". И попрекает меня (чего не встретишь, друзья мои, на наших форумах!) таким причудливым образом: "Насколько же нужно ненавидеть и презирать русских, чтобы скрывать от них местонахождение этого Деревянного дома в Маконе! Не только вам одной, всем хочется полюбоваться на это произведение искусства!"

Любезный озабоченный аноним, должна вас огорчить – на том доме, который я видела и описала, нет "обезьян с неприличными позами", на которых всем русским, по вашему мнению, хочется полюбоваться. Ну нет, и все! Как я и писала, только люди и только занятые своими ремеслами. И не в Маконе! Ведь ясно у меня написано – близ Фонтенбло. А Макон – посмотрите на карте Франции, где он? Там мне бывать еще не приходилось.

Третье впечатление ждало меня в старинном городе Провене. Стайка детей 9 -10 лет переходила через узенькую улочку, а женщина в ярком, как у дорожных рабочих, жилете, держа некий сигнальный знак в руке, другой рукой энергично махала, подбадривая бегущих вприпрыжку школьников. Какой-то уютный, домовитый, располагающий вид был у нее – напоминала она героинь Нонны Мордюковой.

Оказалось – это специальный социальный работник. Такие вроде бы есть при каждой французской школе. Они следят за тем, как дети переходят дорогу – идя на уроки и возвращаясь домой. Обеспечивают их безопасность. К ним дети могут обратиться по любому поводу; могут, например, попросить проводить до дому.

Это – в каждом городке. При каждой школе. Трудно поверить, правда?

Как обычно, порадовалась за них – и огорчилась за нас.
Насколько необходимо это нам – очевидно, по-моему, каждому.
Наши дети выходят за порог школы – и следы их теряются. Если родители не встречают – путь от школы до дому происходит в безвестности.

...Помню, как до конца третьего класса запрещали мы дочери переходить дорогу (широкую улицу Алабяна), чтобы сесть после школы на троллейбус, идущий к дому. Настаивали, чтоб садилась на троллейбус не переходя улицу – и ехала в противоположном от дома направлении, до круга у "Сокола", чтобы на том же троллейбусе поехать домой...

Ей не хотелось. Она приставала:
- А с большими девочками можно улицу перейти?
- Только с десятиклассницами! Сначала спроси - в каком она классе.
- А с девятиклассницами – нельзя?
- Нельзя! Только с десятиклассницами. И только за руку!

Рядом со школой была огороженная забором стройка, там работал стройбат. Выяснилось однажды, что дочь лазила туда сквозь пролом. Обошлось. И так далее, и тому подобное. Проводя ежедневно вне дома 12 часов (8-часовой рабочий день, час езды до Библиотеки им. Ленина), покоя не знала до возвращения домой (домашнего телефона у нас тогда не было, мобильных не существовало).

Только не надо притворяться, что в советские годы с детьми не происходило ужасных вещей. О них просто не сообщали по телевидению, не печатали портреты и страшные корреспонденции в газетах. Ужасы были всегда.

Много лет спустя, когда в 1995-м преподавала я в университете в Оттаве, в полный ступор привело меня сообщение канадского коллеги, что по их законам родители, оставившие ребенка ДО 12 ЛЕТ без присмотра более чем на 20 минут, подвергаются уголовному преследованию.
- А как про это узнают?
- Ну, обычно соседи звонят в полицию, что ребенок уже полчаса один.
- И – под суд?
- Да, конечно.
- И могут попасть в тюрьму?
- Естественно!
- Если бы у нас приняли такой закон, - сообщила я коллегам, - у нас бы родителей на свободе не осталось.

Но уже давно не до юмора. Невнимание к детям и родителей, и общества, и государства, какая-то эпидемия безответственности в последний год обнажили вдруг беззащитность детей перед преступниками. Взрослые люди равнодушно смотрят, как чужой мужчина уводит со двора плачущего соседского ребенка. Мать отправляет гулять во двор четырехлетнюю девочку с шестилетним братом в ДЕСЯТЬ УТРА – и старший появляется дома в СЕМЬ ВЕЧЕРА без сестренки. Где это видано, чтобы детей в течение ДЕВЯТИ часов не позвали домой обедать?..

Наша забубенность (алкоголь – важная, но не единственная ее составляющая) затронула уже важнейшие, корневые пласты жизни общества: ведь дети – это действительно общая ценность, не подлежащая сомнению и пересмотру, их сохранность – неотменяемый долг всех и каждого.

Но есть и обнадеживающие признаки. Началось наконец долгожданное движение общества в сторону детей, лишенных семьи.

В последние годы я много раз писала о нашей общей вине по отношению к детям в домах ребенка и детдомах - к детям, обреченным благодаря равнодушию общества на ущербность, неполное развитие личности. Полагала (и полагаю), что иного пути, как создание особого морального климата, "моды" на усыновление, опекунство, семейные детские дома у нас нет. В марте этого года читала лекции в Красноярском крае, в том числе в Ачинском педагогическом колледже, одном из лучших в стране (что и видно в студенческой аудитории уже через 10 минут). Потом старейшая (с 1920-го года выходит) "Ачинская газета" брала у меня интервью. Процитирую газету, присланную мне корреспондентом – Артемом Николаевым; текст у него получился толковым.

"...У американцев престижно усыновлять детей, а у нас почему-то нет. Если какой-нибудь Джон усыновил ребенка, к нему вся улица в гости ходит, детям приносят подарки, поддерживают. У нас же в большинстве случаев покрутят пальцем у виска и скажут: "Вот дурак, совсем рехнулся, зачем тебе чужой ребенок, своего не могли родить, что ли?"

- И это в лучшем случае. А в худшем могут обвинить - на деньги, мол, позарились.

- А вот там не обвиняют! Поэтому я и считаю, что молодежь должна менять в стране моральный климат. Согласитесь, ей свойственно формировать моду. Вот и пусть формирует моду на усыновление... Молодежь должна создавать моду и на милосердие.

– Вот вы говорите - должна. А сможет ли она это сделать, под силу ли ей это?

- Конечно. Я считаю, у нас полно добрых, хороших мальчиков и девочек. Но общая масса их сметает. А вот пускай ваша газета будет застрельщиком, пускай участвует в формировании моды! Так и пишите: у нас модно вот это и вот это. И все пойдет как по маслу".

Не знаю, как оно пошло в Ачинске (в сентябре собираюсь снова в Красноярский край и далее на восток – посмотрю!), а вот с Кубани пришли замечательные новости. Журналист Дмитрий Соколов–Митрич ("Неделя", 3 августа) пишет, что там жители "выстраиваются в очередь за детдомовцами. В регионе - бум усыновления. Численность детей, которых взяли на воспитание в патронатные и приемные семьи, растет в геометрической прогрессии".

А началось с чрезвычайных обстоятельств – надо было газифицировать Новолеушковский интернат, а без отселения – нельзя. Директор "в качестве жеста отчаяния", как сама рассказывала корреспонденту, "собрала коллектив и предложила: "Может, возьмем детей в свои семьи? Всего на два месяца". Думала, никто не согласится. Оказалось, я плохо знала свой коллектив".

Корреспондент рассказывает, как "в считаные дни все 206 воспитанников" интерната оказались в патронатных семьях, как из 52 семей 17 были вовсе не семьи сотрудников, как каждый просроченный день затянувшихся работ по газификации "лишь увеличивал число таких семей. Когда объект был сдан, станичники вернули в интернат лишь 37 воспитанников". Оказалось, рассказывает директор, "семья берет детей на воспитание, а к ней приглядываются еще пять... Видят, что дети как дети, что соседи в новых обстоятельствах расцвели – и бегут к нам: "А мы чем хуже?!" Сегодня даже за возвращенными детьми стоит очередь..." А эти возвращенные – они за полгода занялись спортом, у них исчез энурез... Кажется - да как же это?.. И сотрудники интерната не могли понять. "А потом поняли: дети просто стараются выглядеть лучше. Боятся, что их не возьмут в новые семьи". Да, неплохие пособия на детей тоже имеют значение. Но и – мощная пропаганда: плакаты в поликлиниках, школах, детских садах, "по местному телевидению идут специальные передачи". Это вам не "Пусть говорят", не телешоу, прямо рассчитанные на пробуждение худшего в людях. На Кубани, видно, взялись, наконец, пробуждать лучшее. Хочется верить.

Хочется надеяться, что одновременно с несомненным ухудшением ситуации политической душевный потенциал людей, их способность к добрым чувствам и поступкам никуда не делись за последние годы общественного регресса. Именно на это надежда - не на комсомольские же посиделки на озере Селигер.