Почти у каждого настоящего писателя, вне зависимости от количества прожитых годов, свой вечный возраст, продиктованный книгами и судьбой. Лермонтов – очень молодой человек с печатью ранней смерти на челе фаталиста. Толстой – бодрый колхозный старик, склонный к побегу. Достоевский – раздражительный, нервный мужчина средних лет. Гоголь – душевнобольной робкий юноша, не обделенный чувством юмора. Булгаков насмешлив, мнителен, благороден, ему лет 50.

Сегодня Солженицыну исполняется 85.

Это его возраст. Возраст патриарха, громогласного ветхозаветного пророка с быстрой взволнованной речью, гневными модуляциями в голосе, умного, недоверчивого, мстительного. Человека, чьи слова и дела внушены свыше. Авторитарного старца, точно знающего, как жить и обустраивать, кто виноват и почему, черт побери, двести лет вместе.

Раньше он был другим, помоложе и чуть подобрее, но уже с ясным осознанием великой миссии, которую ему надлежит исполнить. В поразительной по силе страсти книге воспоминаний "Бодался теленок с дубом", собственно, два героя: он и Господь, который ведет его по кругам большевистского ада, испытывая в лагере и на шарашке, спасая от смертельной болезни, насылая глупость и слепоту на врагов-заглотчиков и плюралистов, даруя долгую жизнь и награждая удачей. Ему позволены в отношениях с другими людьми, зваными да не избранными, обман, ложь и предательство – и обо всем этом он пишет взахлеб, любуясь собой и своим богом. Он шагает по Москве, как шагают по доске, коверкая судьбы близких и дальних, вскользь скорбя о несчастной самоубийце, хранившей его рукопись, и затравленном журнале, откуда пошла его заслуженная всемирная слава, почти не оглядываясь и никого по сути не жалея. Ему все дозволено.

Ничтожные старички, махавшие нам своими ручками с мавзолея, были обречены в схватке с таким титаном. Поднимаясь в полный рост, он дрался с властью голыми руками. А потом уходил в подполье, прятался в "укрывищах" и вновь являлся на свет и бил наотмашь в морду – открытыми письмами, короткими прицельными заявлениями для печати, но более всего – книгами, которые тяжелыми бомбами взрывались на Западе и в самиздате. Бывший артиллерийский офицер Солженицын знал в этом деле толк.

Нелепо отрицать: исторические заслуги Александра Исаевича перед Отечеством и гражданами огромны. И речь не только о том, что он был великим писателем, работавшим в лучших гуманистических традициях русской литературы. И не о том даже, что двум-трем поколениям русскоязычных он раскрывал глаза на их прошлое и настоящее, что его реквием по замученным в советских лагерях набатным колоколом гремел на всю страну и весь мир. А о том речь, что Солженицын являл ослабевшей за десятилетия репрессий публике образец личной стойкости и мужества, готовности жизнь отдать за право выкрикнуть свою правду.

Читателям тех лет объяснять не надо, а правнукам не втолкуешь – кем был в годы 60–70-е прошлого века для нас автор "Архипелага". Каким потрясением для общества была публикация "Ивана Денисовича" в ноябрьской книжке знаменитого журнала. Какую оторопь и ненависть вызывало его имя у гэбэшников и партийных бонз. Какие вихри враждебные кружились над ним.

Однако у писателя свои задачи, у пророка – иные. Яростный ненавистник интеллигентского "демдвижа", защитник чеченской войны и апологет восстановления в России смертной казни, унылый теократ, автор неподъемных Узлов и поразительно бездарных изысканий на тему русско-еврейской дружбы, душевный собеседник Путина – это тоже он, наше славное прошлое, наш кумир, наш Исаич. Писатель, загубивший бесценный дар в угоду тусклой идеологии.

Человек, который сегодня догнал свой возраст.

Примем это со смирением: таков крест многих великих. Добравшись до неба, они начинают тяготиться суетной славой мирской и, раздирая облака, обращают к нам воспаленные речи и взоры. Гоголь морил себя голодом и затевал с друзьями жуткую свою переписку. Достоевский увлекался политикой и антисемитскими миражами. А наш Исаич, судя по воспоминаниям, чуть не с детства был такой: суровый, не прощавший обид, точно знавший, как обустроить Россию и кто ее враги.

Издавна накоротке с богом, нынче он накоротке и с властью, о чем мечтал еще в лефортовской камере перед высылкой. Когда года три назад Чубайс заявил, что новейшая российская история движется чуть не под диктовку Солженицына, многие подумали, что энергетик перетрудился на службе. А между тем многие заветнейшие мысли юбиляра действительно воплощены в жизнь: сенаторы выстроены, "скорохваты" в изгнании или в тюрьме, православие обретает статус госрелигии, плюралисты отлучены от Думы, авторитаризм крепчает. У президента Путина "живой ум", это – новый наш Столыпин, радеющий о пользе Отечества. Так думает и говорит сегодняшний Солженицын, ощущая себя вновь, как 30 лет назад, "в руце Божией". Авторитарный старец на склоне лет встретил наконец на Родине своего политического двойника и союзника – авторитарный режим; оба друг другу понравились. Оттого он поддерживает нынешнюю власть, хотя и держится от нее в стороне, как и положено пророку. Радуясь ее победам, словно своим. Завидная доля.

В новейших мемуарах, публикуемых ныне тем же "Новым миром" в той же ноябрьской книжке, он к месту поминает Ломоносова: "Я не тужу о смерти: пожил, потерпел и знаю, что обо мне дети Отечества пожалеют". Уже, Александр Исаевич: любим, поздравляем, сожалеем. Но сожалений больше, чем былой любви.