По части раскрутки последней порции "Утомленных солнцем-2" автор вроде бы учел ошибки рекламной вакханалии "Предстояния". Пиар-кампания "Цитадели" обошлась без крайних понтов, что несколько обнадежило зрителей и само по себе расположило к снисхождению.

Претензии к художественной стороне нового творения Михалкова в общем и в целом остались, но большинство кинокритиков сошлось на том, что "Цитадель" смотрится несколько лучше, живее и смысла в ней поболее, нежели в "Предстоянии". И если прошлогодняя премьера оценивалась как "ужас, ужас, ужас", то эта - "ужас" один раз.

Претензии зрителей и критиков - одно. Претензии автора - другое.

Допустим, зрители неспособны вместить в свои мозги, почему на цитадель фашистской Германии город Берлин надо идти с танками, а цитадель тех же фашистов, застрявшую занозой внутри страны, следует штурмовать с дрекольем. И людоедская логика тов. Сталина их не убедила...

Зрителям в диковинку эпизод с родами в трехтонке, по которой отбомбилась и отстрелялась на бреющем полете целая эскадрилья, и никто при этом не пострадал...

Зрители уходят с недоумением: жив ли остался отец Нади после того, как он с дочерью обнялся, стоя на мине? И что такое последняя сцена, когда мы видим отца и дочь во главе танковой колонны перед указателем с надписью "Берлин": предсмертное видение Котова или сбывшаяся мечта Нади?

И что такое вся дилогия: жестокая правда о Великой Отечественной войне или что-то вроде фэнтези по ее мотивам?

Все недоумения зрителей, по мысли автора и его адептов, от того, что они не поняли жанра. Так его не сразу понял и сам автор.

Отпуская на экраны "Предстояние", Михалков настаивал: "Картина о том, через что пришлось пройти людям в первые месяцы войны. Мы хотели снять картину изнутри, глазами тех людей - из сорок первого".

Затем, поскольку "правда" оказалась в глазах и критиков, и зрителей, и ветеранов войны несостоятельной, концепция переменилась. Теперь автор предупреждает: "Очень важно понимать - это не историческое документальное кино, не нужно искать в этом фильме исторической и географической правды. Это очень фольклорная картина. Это картина-сказка".

А сказка, как мы давно знаем, ложь. Но такая, в которой полно намеков и уроков.

По поводу сказочных перипетий, поворотов и неожиданностей сюжета уже много сказано остроумного. Оставим эту тему в стороне. Попробуем разобраться с "намеками" Никиты Сергеевича Михалкова.

***

В картине много флэшбэков. Позволю себе и я для начала хотя бы один.

В самых первых "Утомленных солнцем" помимо понятного и хорошо разыгранного любовного треугольника проступает еще один сюжет. Иносказательный. О его очертаниях дал знать опять же автор.

По ходу съемок он, помнится, объяснял в одном интервью главную коллизию своей картины следующим образом. Вот, предположим, чеховская интеллигенция с ее этическими и культурными нормами доживает до 37-го года - и что из этого получается. Как она адаптируется к советской действительности.

Адаптировалась просто: вышла замуж по расчету за победительного гегемона. Это что касается Маруси. А интеллигент Митя "женился" на НКВД. На житейском уровне и тех и других мезальянсов было довольно.

Ну, а дальше - плата по счетам предательств и измен. В том числе измен самим себе. Над Николиной горой всходит еще одно солнце - гигантский портрет Сталина. И заходит солнышко Гегемона; его волокут в лубянские подвалы.

Брак между интеллигентной чеховской Россией и Россией мужицкой, революционной оказался непрочным, изнутри гнилым. Все пошло прахом, солнечная жизнь исказилась, извратилась...

Чтобы снова утвердиться в сердце Маруси после появления Мити, ее первой любви, Котову пришлось почти изнасиловать жену.

То же самое он проделывает с ней уже в "Цитадели", когда возвращается на подмосковную дачу и находит свою жену женой суетливого, ничтожного Кирика.

В той же "Цитадели" уже Мите приходится насиловать женщину, которую когда-то любил, которая его когда-то любила...

Оба насилуют не столько по неодолимой страсти, сколько в порядке мужского самоутверждения.

Постельный реваншизм Котова приобретает расширительный смысл. Реваншизм становится основополагающим мотивом в движении героя по жизни. Из этого чувства он гонит под немецкие пули своего соперника, интеллигентного сотрудника НКВД и талантливого пианиста Митю.

Штрафбатовскому генералу он вмазал ногой не по лицу, а между ног. Правда, в состоянии беспамятства.

Он и своему лучшему другу Сталину сладко отомстил, макнув его лицом в сладкий кремовый торт. Правда, во сне.

Наяву он берется исполнить его высочайшую волю - повести за собой 15 000 безоружных граждан как скот на убой под немецкие пулеметы.

Позволю себе еще один флэшбэк, но из другой картины другого автора. Из "Проверки на дорогах" Алексея Германа. Там герой оказывается перед аналогичным моральным выбором: обрушить на баржу с военнопленными немецкий эшелон или позволить ему пройти мост и доставить оружие на фронт, где оно будет калечить и убивать советских солдат.

Германовский партизан не смог заставить себя вот так грохнуть несколько сотен человеческих жизней. А Котову это было не впервой. Он уже имел опыт. В пору Гражданской зарубил шашкой священника, потопил несколько барж с безоружными беляками, травил газами непокорных крестьян. Котову было легче. Ну, а в данном конкретном случае у него еще была, видимо, личная договоренность с Господом Богом насчет Его промысла и помощи.

"Договоренность" исправно соблюдалась на протяжении всего "Предстояния". Свидетельствами тому благополучное плавание Нади на мине, неуязвимость самого Котова, выходящего живым из всех адских передряг. В "Цитадели" договоренность продолжает действовать. Только теперь нам дается увидеть механику осуществления божественного промысла.

Она действительно фольклорная. Комарик спас жизнь солдатику, паучок позволил нашему снайперу "снять" немецкого снайпера. Но самую главную работу выполнила белая мышка - она бежала, хвостиком вильнула, и сделался пожар в тот самый момент, когда на штурм неприступной крепости ринулись безоружные граждане Советского Союза во главе с безоружным генерал-лейтенантом Котовым.

Дальше уже дело техники. То есть бронетехники, на которой все тот же Котов с дочкой Надей, напутствуемый русской старухой и сумасшедшим немцем, едет-едет, едет-едет прямо на Берлин.

Что-то мне вся эта фольклорная поэтика напомнила. Ну, разумеется, поэтику фильма Михаила Чиаурели "Падение Берлина". Только там в роли посланника Небес был сам товарищ Сталин, спускающийся по трапу на площадь перед Рейхстагом. Здесь ему отведена роль Дьявола, а Сталиным выступил уже сам Котов. Но таким народным-простонародным, своим в доску - и вместе с тем столь же величественным и всемогущим, как тот, которого звали Отцом народов.

***

Фольклор фольклором, но Михалков, повторяя его приемы, выдает одну из сокровенных историко-государственных тайн Советского Союза, которая, конечно же, давно не тайна. Но он ее художественно удостоверяет.

Секрет полководческого гения генералиссимуса состоял в одном: жалеть патроны и не жалеть людей, которых можно употребить и как живой щит, и как живой меч.

Фольклор ведь чем чреват - он побуждает и читателей, и зрителей к гораздо более широким обобщениям, нежели авторская беллетристика. Глядя на толпу мирных граждан, идущих с палками на пулеметы, можно подумать: наверное, и гигантские потери людей и территорий в 41-м были предусмотрены дьявольским планом Сталина...

Михалков своим фольклорным сказанием намекнул на бесчеловечность вождя - и тут же ее романтизировал, героизировал, эстетизировал и, следовательно, оправдал.

Оправдал еще и потому, что сам стал сколком со своего великого Друга. После 37-го михалковский герой со Сталиным, понятное дело, раздружился и подружился с Господом Богом. Как они после прегрешений Котова поладили, известно им одним. И еще сказочнику - Никите Михалкову, который сам себя все больше подает в этой жизни сказочным героем.

Подает-то он подает, но не все его принимают. Неуспех "Предстояния" у широкой публики сильно задел самолюбие народного любимца. Видно, что "Цитадель" делалась еще и с идеей реванша не только на полях сражений Великой Отечественной, но и на художественном поприще. Автор решил тряхнуть стариной и показать класс плетения кружев психологических отношений меж своими персонажами. Но все выходит неубедительно: режиссер снимает без настроения, актеры страшно плюсуют, нет этих чудных пауз, что так завораживали и в "Неоконченной пьесе", и в первом "УСе".

***

И вот нам последний флэшбэк. Усадьба генеральши Войницевой, перед террасой стоит пианино, за ним кто-то из слуг играет начало Второй рапсодии Листа. Музыка звучит бравурно, складно, технически верно. Потом "пианист" по знаку хозяйки отходит, а музыка продолжает звучать так же бравурно, так же энергично...

Поскольку пианино механическое, постольку и вдохновенная музыка, исполняемая на нем, теряет душу. Но кто-то из гостей продолжает завороженно ее слушать, удивляясь техническому трюку.

Примерно такая же метаморфоза произошла с режиссерским талантом Михалкова. Его новые фильмы - что-то неоконченное для механического кинематографа. И все, что остается в этой ситуации публике, - удивляться трюкам и аттракционам, на которые автор горазд.

А он-то претендует на иное к себе отношение. На то, чтобы бы к нему отнеслись как к Гулливеру. Но в том и драма: он даже лилипутам больше не кажется великаном.