Статья историка-социалиста Александра Скобова обращает внимание на очень важный момент – линия идеологического фронта в западном мире проходит между праволиберальными и леволиберальными силами. Поэтому восемь лет назад западные либералы сосредоточили весь свой пропагандистский огонь на Буше-младшем. Поэтому наиболее яростная и содержательно интересная полемика в России идет сейчас в вестернизированной части интеллигенции – по вопросу о демократии. С легкой руки Юлии Латыниной, без особого труда оттеснившей Леонида Радзиховского с поста главного демофоба, эта полемика сосредоточилась на допустимости и желательности всеобщего избирательного права. Поскольку наша страна, интеллектуально замороженная большевиками на 70 лет, не прошла до конца общеевропейскую дискуссию о республике, то только сейчас завершается мучительный процесс легитимизации российским общественным сознанием парламентской демократии как единственно приемлемой форме власти в современном и, как принято говорить, цивилизованном мире.

Александр Скобов видит в яростных защитниках частной собственности и сочных плодов приватизации, ранее составлявших основу "буржуазного путинизма" ("бархатной пиночетовщины"), последовательных противников демократического движения. Это правда, полностью соответствующая реальностям пяти-восьмилетней давности. Но с тех пор произошло два важных изменения: сложился путинский "опричный класс", нависший над бизнесом постоянной угрозой, а крах надежд на "медведевскую оттепель" поставил на повестку дня "арабский сценарий". Когда об этом сценарии для России вслух заговорили не только сенатор Маккейн, но и госсекретарь Клинтон, стало ясно, что мы действительно обречены на новую революционную смуту. И тут же, подтверждая правоту заокеанских прогнозов, тележка путинизма стремительно покатилась под горку: сам Владимир Владимирович лично уже не решаются приходить на не отобранные сборища (с его младшим соправителем такое случилось уже летом), а архитектор праволиберальных реформ Чубайс объявил, что не пойдет на выборы, ибо нет на них достойных кандидатов.

В целом мы видим, что симпатии бывших путинистов медленно смещаются к оппозиционности. Понятно, что если демократическое (социалисты и либералы, приверженные демократическим принципам) движение и нечекистский крупный бизнес, потенциально имеющие влияние на федеральные СМИ, на средний слой бюрократии и даже на обломки бывшей партии власти, объединятся для нокаутирующего удара – путинизм не устоит.

Мы сейчас не во Франции 30-х годов, где левые либералы согласились на Народный фронт, а правые стали ждать Петэна. Мы снова в царской России, и у нас снова дилемма истеблишмента осени 1916-го: доверять ли автомобиль невменяемому шоферу или попытаться вырвать руль на ходу? В результате "вырывания руля" возникнет широкая социальная коалиция, которая попытается создать политический режим, устраивающий всех (почти всех – и правых, и левых, и умеренных).

Поэтому самым недальновидным сейчас будет резкими лозунгами и угрозами национализации и расследования приватизационных сделок вынудить крупный бизнес (собирательных Прохоровых) и буржуазный средний класс (потенциальных Магнитских и Гулевич) все-таки поддерживать режим перед лицом "ярости якобинских масс".

Напротив, оппозиция должна ясно дать понять (как это сделали демократы-90), что национализация будет грозить только бизнесу, аффилированному с чекистской опричниной, а люстрация - только чиновникам и политикам, запоздавшим с переходом на сторону народа. Что касается предпринимателей, то им должно быть ясно растолковано: цена гарантии от произвола (это торжественно назовут восстановлением верховенства права) – это принятие на себя реального бремени социальной ответственности. От опричников может защитить только демократия, но за это крышевание демосу полагается не только оплата, но и защита его человеческого достоинства. А демократическая оппозиция должна суметь стать гарантом сделки.

Очень важным, хотя и неоцененным итогом прошедшего периода демократического движения стала дискуссия о соотношении умеренной и радикальной программ в оппозиции. И здесь я должен встать на защиту радикалов. Собственно, моя единственная претензия к радикальной части демократической оппозиции заключается в том, что она не до конца осознала, что голова придумана природой преимущественно не для битья ею о щиты и кулаки "сил правопорядка".

Программа умеренных в самом упрощенном виде – создать в обществе такой баланс экономических и политических сил, чтобы ни одна не стала монополистом и, поочередно меняясь у власти и используя государственные (суды, выборные должности) и общественные (СМИ, университеты, профессиональные корпорации) институты, эти сравнительно честно конкурирующие силы выработали устойчивые правила игры. В идеале: сломить чекистско-номенклатурную партию власти и затем ждать полвека-век, пока демократия разовьется до современных западных образцов.

Однако такой сценарий, хоть и выглядит гарантией от срывов в утопию и смуту, в кошмар нового большевизма, тоже неоднозначен. Такая мирная эволюция обрекает маленького человека на длительный период беззащитности. Столетняя эволюция от либеральной олигархии до правового демократического государства – это сто лет борьбы за права бедных, плохо адаптированных к урбанизированной рыночной модели общества, людей.

Основа программы любых радикалов – построение системы, защищающую простых людей от социально сильных, легко захватывающих контроль над государством, медиа, образованием, масс-культурой. Классический путь к такой защищающей системе – создание сильного революционного (то есть имеющего чрезвычайные полномочия для изменения правил игры) государства. Понятен риск авторитарного перерождения. Ведь и Путин воцарился не просто как лидер силовиков, не как глава хунты латиноамериканского типа. Подобно древнегреческим тиранам, он изобразил из себя защитника простых людей от своекорыстных магнатов.

Поэтому необычайную важность приобретает создание таких механизмов институциональной защиты "маленьких людей" от диктата чиновников, бизнеса, оргпреступности и манипуляций профессиональных политиков, которые не приводили бы к усилению бюрократической составляющей государства. Возможными шагами могут быть и законодательное приравнивание политической рекламы (включая партийные программы) к рекламе коммерческой, обрекающее демагога на поток исков от разочарованных избирателей, и даже временная мобилизации адвокатов в специальные апелляционные трибуналы.

Именно на пути создания такой социальной автоматики я вижу возможную конвергенцию либерального и радикального направлений в демократическом движении, когда (как это должно быть в идеальном социальном государстве) и одного простого человека буквально защищает все общество, но при этом не происходит столь ненавистного истинным либералам усиления репрессивной и паразитарно-перераспределительной функций государства.