Среди множества версий, связанных с гибелью самолета польского президента под Смоленском, на первый план выдвинулась самая печальная: Лех Качиньский торопился в Катынь и приказал летчикам совершить посадку в условиях плохой видимости. Об этом говорят не только официальные лица в России, но и Лех Валенса. Проблема подробно обсуждается в польских и других европейских СМИ.

Это можно расценить как упрек по адресу покойного президента. Тему можно развить с той метафорической наглядностью, какая свойственна только блистательному перу. Можно, подобно Станиславу Белковскому, обратиться к мертвым с назидательной речью: мол, не следует "напролом и без оглядки двигаться через исторический туман", а также "торговать трупами" и насаждать "культ поражения и смерти". Можно, вслед за Глебом Павловским, удариться в мистицизм, размышляя вслух о том, почему у поляков все не как у людей. Над свежей могилой эти речи особенно уместны. Все можно.

А еще можно задаться вопросом: почему в течение многих десятилетий Катынь остается для Польши символом национальной трагедии и отзывается неутихающей болью в сердцах? Этот вопрос, конечно, наивен, особенно на фоне гневных метафор и мистических прозрений, зато звучит по-человечески. Так же просто звучит и ответ.

Забыть Катынь для поляков равносильно предательству по отношению к людям, которые безвинно приняли мученическую смерть. Это трудно понять политикам, погруженным в исторический туман и способным всерьез предполагать, будто Сталин велел расстрелять элиту польской нации, оплакивая своих красноармейцев. В стране, где забыты миллионы погибших в ГУЛАГе, а для фронтовиков Великой Отечественной власть до сих пор подыскивает жилье, это трудно понять и многим гражданам. Однако понять важно - хотя бы в целях самосохранения. Для того чтобы в будущем уберечь себя от повторения массовых казней и оптовых посмертных реабилитаций.

Тогда и Леха Качиньского, если он действительно так спешил на свою последнюю тризну, не желая добираться до Катыни ни из Минска, ни из Москвы, понять будет легко. Легче, чем осудить. Достаточно вчитаться в слова, которые он хотел произнести на месте бессудных расстрелов.

Культа поражения и смерти, равно и русофобии, в них не найти. Напротив, польский президент собирался поблагодарить россиян за помощь и мечтал о том, "чтобы катынская рана могла наконец окончательно зажить и затянуться". А для этого требовалось совсем немного: правда. "Все обстоятельства катынского преступления, - намеревался он сказать, - должны быть полностью изучены и расследованы. Важно, чтобы на юридическом уровне была зафиксирована невиновность жертв, чтобы были открыты все документы, касающиеся этого преступления, чтобы катынская ложь навсегда исчезла из общественного пространства".

Реакция Кремля на польскую трагедию удивительна. Государственный траур, "Катынь" на РТР, Путин, обнимающий Туска, Медведев в польском посольстве. Все, что мы знали об этой власти, прямо противоречит кадрам на телеэкране и произнесенным словам. Случай вообще редчайший: тандем ведет себя по-людски, подавая пример отдельным белковским-павловским-бабичам. Российское начальство, видимо потрясенное случившимся, переламывает отечественную традицию бесчеловечности. Так что поневоле проникаешься горестным недоумением поэта: единственный европеец... Особенно если сравнивать с Лукашенко, у которого на РТР вместо Анджея Вайды бесновались "Танцы со звездами".

Звучит опять наивно, но, по-моему, сегодня у России появляется исторический шанс навсегда помириться с Польшей. Услышать пана Качиньского и сделать еще один, последний шаг к правде, раскрыв все катынские архивы. В конце концов, за эту правду они отдали жизнь - все 96 человек на борту рухнувшего самолета, на той российской земле, что впитала кровь тысяч поляков и десятков тысяч наших соотечественников.