17 декабря со своей должности был уволен ответственный редактор "Журнала Московской патриархии" Сергей Чапнин. Эту, казалось бы, сугубо церковную новость сначала проанонсировали, а затем прокомментировали в своих блогах некоторые ведущие российские журналисты и множество блогеров, связанных с московской медиасредой. Что же, собственно, произошло?

Очевидной причиной снятия Чапнина стал сделанный им недавно доклад в Московском центре Карнеги, посвященный главным образом оценке публичных высказываний о сакральном, которые делаются от лица или в пользу РПЦ. Говорилось в этом докладе и о молчании сотен хиротонисанных за последние годы молодых епископов, и о квазиправославном культе Сталина, не получающем однозначного осуждения со стороны церкви, и о намерении министра культуры Мединского оправославить героев Великой Отечественной войны, и о криминальной деятельности Цорионова-Энтео. Однако чаще всего отставку Чапнина связывают с проведенным им разбором заявлений куда более известного церковного деятеля - протоиерея Всеволода Чаплина. Его скандальные высказывания о "священной войне", которую Россия якобы ведет в Сирии, были интерпретированы Чапниным в контексте прочих квазиправославных идей.

В принципе текст доклада Чапнина не выходит за рамки публичной церковной полемики образца 1990-х годов или современных "фейсбучных" заявлений, которые делают условно прогрессивные церковные деятели. Более того, некоторые из этих тезисов в виде отдельных статей Чапнин уже публиковал ранее на нецерковных ресурсах. Однако сведенные вместе, да еще озвученные на светском мероприятии, да еще в помещении американского фонда, они в современных российских условиях не могли означать ничего кроме намерения автора разорвать отношения с работодателем.

Отчего же так случилось? Почему опытный церковный функционер и один из трех крупнейших медиа-менеджеров РПЦ со скандалом покинул учреждение, которому отдал как минимум пятнадцать лет своей жизни? Почему для этого ему пришлось оглушительно критиковать своего давнего друга и союзника? И почему этой странной историей так возмутились ведущие светские журналисты?

Чтобы понять это, обратимся к биографиям Сергея Чапнина и Всеволода Чаплина. Познакомились они еще в конце 1980-х в московском клубе "Экумена". Это было собрание молодых представителей различных конфессий во главе с рижским гуру, хиппи и диссидентом Сандром Ригой. Постепенно клуб мутировал в сторону оправославливания. Чапнин тогда был студентом журфака МГУ и хорошим фотографом, Чаплин - начинающим церковным функционером при Издательском совете РПЦ. Чапнин хорошо знал английский, и потому следующий этап его воцерковления проходил в основном в Великобритании. У Чаплина с английским было плохо, в нормальный вуз поступить он не смог и делал карьеру в Москве. В начале 1990-х годов он перешел в Отдел внешних церковных связей, где к концу десятилетия стал заведовать общением с журналистами.

Чапнин, вернувшись в Москву, благодаря хорошему английскому, полученному образованию и предпринимательской жилке стал заниматься все более крупными медиапроектами в религиозной сфере. Сначала это были вроде бы светские проекты на деньги иностранных религиозных благотворителей; потом, когда пожертвования на возрождение российской духовности из-за рубежа сократились, он стал находить российских спонсоров, связанных с Московской патриархией. А в начале 2000-х стал занимать и официальные посты внутри информационных структур МП, отставая от Чаплина в плане карьерного роста, но превосходя его по "информационной ценности" для православного сообщества.

Последние пятнадцать лет Чапнин был одним из трех основных медиа-менеджеров РПЦ. Если архимандрит (ныне епископ) Тихон (Шевкунов) создал свой медиахолдинг Сретенского монастыря в расчете на церковных фундаменталистов и консерваторов, а Владимир Легойда со своим журналом "Фома" ориентировался на государственнически настроенную молодежь и менеджеров среднего звена, то на Чапнине лежала задача удержания в РПЦ условных прогрессистов (включая "меневцев"), а также огромная программа взаимодействия Московской патриархии с региональными православными журналистами. Их надо было собирать, мотивировать и тренировать, что делалось, в частности, в рамках регулярного фестиваля "Вера и слово".

Основной должностной обязанностью Чапнина в 2000-е был "перезапуск" унылого общецерковного официоза - "Московского церковного вестника" и "Журнала Московской патриархии", из которых он пытался в условиях жесткой церковной цензуры и политики молчания сделать читаемые издания. При этом жена Чапнина, журналист и редактор Ксения Лученко, стала одной из наиболее влиятельных фигур в сфере полуофициальных церковных московских СМИ "полулиберальной" направленности, которые издает сплоченный клуб энергичных и молодых дам. Эти издания, рассчитанные на образованную церковную общественность, компенсируют для условной ФБ-аудитории недостатки церковного официоза и консервативных изданий.

При этом на практике демонстрируемые временами либеральные убеждения не мешали Чапнину в 2000-е годы сотрудничать с наиболее одиозными представителями церковного истеблишмента и околоправославной общественности. В частности, пока у лидера православной фракции движения "Наши" Бориса Якеменко были деньги, Чапнин и Лученко выпускали его сочинения в принадлежащем им издательстве "Арефа". Там же вышел и претенциозный сборник статей и "полемических заметок" Чаплина.

Тем не менее присутствие этих людей среди руководителей церковных медиа позволяло довольно многочисленным представителям светской воцерковленной интеллигенции, которой достаточно среди либеральных представителей московского журналистского сообщества, веровать в существование "православия с человеческим лицом".

Таким образом, в течение длительного времени Чапнин был членом сообщества "прогрессивных" церковных деятелей, в которое входили и Легойда, и Чаплин, и нынешний глава ОВЦС митрополит Иларион (Алфеев), и даже отчасти митрополит, а ныне патриарх Кирилл. Все это была команда по подготовке церковных реформ, которые они отчасти смогли реализовать после избрания Кирилла патриархом.

Однако дело Pussy Riot и скандал вокруг "нехорошей квартиры" тяжко подействовали на настроения Кирилла и части его ближайшего окружения. Перепуганный волной общественного возмущения, Кирилл резко подался вправо, увлекая в сторону воинствующего клерикализма часть своей команды. Вполне либеральный по меркам РПЦ Чаплин, который еще в начале 1990-х подписывал заявления против антисемитизма и за перевод богослужения на русский язык, начал идейный путь вправо еще в середине 2000-х годов, а в начале 2010-х окончательно превратился в проповедника консервативной революции и стал грозить кулаком Западу и отечественным либералам. Он стал покровителем прежде презираемых им православных фриков, увидев в них надежную защиту от потрясений. А главное, во всем этом он нашел поддержку у патриарха, которому фашисты показались более серьезной опорой, чем былые идейные соратники.

При этом "на самом деле" ссориться с условным Западом ни Кирилл, ни Чаплин не готовы. В этом отношении они никак не напоминают иранских мулл. Отказываться от мирских удовольствий, будь то лыжное катание в Швейцарии, дорогие часы из той же страны или хотя бы трапеза в "Макдоналдсе", они не хотят. Как это обычно и бывает в России, отказ от Запада - это отказ от идейных задач при сохранении неудержимого желудочного влечения.

В этом отношении Чапнин, как человек более умный и образованный, видит дальше. Просидев почти пятнадцать лет в Московской патриархии на значимых, но не командных должностях, он явно "закис". За эти годы прожита не только подготовка к реформам, но и сами реформы. Московская патриархия ныне превратилась в объект для гневных инвектив, а не щедрых инвестиций, а стало быть, зарабатывать на побочных информационных проектах, как в предыдущие два десятилетия, стало непросто. Руководителем синодального отдела, как Легойда, Чаплин или Иларион (Алфеев), Чапнин тоже не стал. Так что из этой жизненной западни надо выбираться с минимальными репутационными потерями - и это, собственно, Чапнин и проделал.

Однако дело не только в личности Чапнина. То, что, мы видим в его случае, называется расколом элит. Наиболее умные и одновременно недовольные своим положением члены сообщества, не видя перспектив для себя, а то и предчувствуя крах всего предприятия, начинают вспоминать о подзабытых принципах и идеях и создавать себе репутации заново. В РПЦ за последние полтора десятилетия вырос целый слой руководителей среднего звена - епископов, руководителей семинарий и епархиальных отделов, влиятельных благочинных и преподавателей церковных вузов, - которые ушли от консерватизма и фундаментализма, определявших жизнь РПЦ в 1990-е - первой половине 2000-х. Они будут определять процессы реформирования РПЦ в будущем десятилетии. К ним и обращался Чапнин в начале своего доклада, претендуя на роль выразителя их идей и интересов.

И Чапнин далеко не одинок. Два года назад по тому же пути пошел куда более известный (и тоже обойденный должностями и бесперспективно закисший в своей нише) церковный публицист - протодиакон Андрей Кураев. Начав с весьма умеренной критики церковных порядков по одному довольно незначительному на фоне прочих церковных безобразий поводу, он ныне пытается создать из своих (возможно, былых) почитателей какую-то более или менее организованную оппозицию и восстановить угасшую популярность.

Аналогичные процессы, причем в куда более активной форме, идут в Украинской православной церкви Московского патриархата. Там люди, полностью солидарные с Чапниным в неприятии сталинизма и милитаризма, фактически являются доминирующим интеллектуальным сообществом, имеющим очень сильные позиции и в административных структурах. Бунт начался и в Белорусском экзархате, где на последнем епархиальном собрании присутствующие задавали вопросы о скандальной деятельности Чаплина и критиковали государственные власти за поддержку неоязычества под видом национальных традиций.

Поэтому, как бы ни сложилась теперь судьба Сергея Чапнина (а он, смею думать, не пропадет), это история не о противостоянии одинокого борца с системой. Она о том, что в церкви, как и во всем российском обществе, начался процесс глубоких, еще во многом скрытых перемен, которые в среднесрочной перспективе приведут к весьма серьезным последствиям.