День политзаключенного размножается простым делением. Ничего страшного, это даже правильно. В 1974 году политзаключенные мордовских и пермских политических лагерей договорились проводить ежегодно день протеста и защиты своих прав. 30 октября в политических лагерях проходили массовые однодневные голодовки протеста. Их участники требовали признать за ними статус политзаключенных, содержать их отдельно от военных преступников и уголовников, отменить принудительный труд и ограничения в переписке, разрешить регистрацию браков и обеспечить возможность творческой работы литераторам, художникам и ученым.

Инициативу заключенных диссидентов поддержали их друзья на воле, устраивая в этот день символические однодневные голодовки и пресс-конференции для иностранных журналистов, на которых рассказывали о положении политзаключенных в лагерях, тюрьмах и психиатрических больницах. Лагерное начальство заранее готовилось к этому дню - кого изолировали в карцере и ПКТ, кого перекидывали на другие зоны или отправляли под любыми предлогами на этап. Оперчекистская работа кипела, политзаключенные боролись за свои права голыми руками, и ни у кого не возникало вопросов, кто на чьей стороне.

В конце концов политзаключенные вроде бы победили, советская власть вроде бы пала, но как-то не очень убедительно и не во всех республиках бывшего СССР. У многих скептиков остались сомнения в подлинности кончины тоталитарного режима. Было похоже, что он не преставился безвозвратно, а только впал в летаргический сон или затаился, ожидая подходящего момента для воскрешения. Поэтому День политзаключенного не отменили вовсе, но отмечали его некоторое время скромно, как бы на всякий случай. Что делать, зэки – народ мнительный, и, между прочим, не зря.

Новая российская власть, объявившая себя демократической, с мародерским вдохновением попыталась День политзаключенного национализировать. В 1991 году Верховный Совет РСФСР постановил считать 30 октября Днем памяти жертв политических репрессий. Тонкая подмена не всеми и не сразу была оценена. 30 октября попытались превратить из дня солидарности в день памяти. "Успокойтесь, - внушала власть, - все в прошлом. Давайте скорбеть о погибших". Вспоминать погибших, конечно, надо, кто бы с этим спорил, но и о новых политзаключенных забывать было бы негоже. Между тем на постсоветском пространстве (а День политзаключенного, напомню, объединял все советские республики) было немало политзаключенных, нуждающихся в солидарности и защите. Вскоре начали они появляться и в России.

Власти, надо полагать, тихо радовались своей предусмотрительности. Каждое 30 октября на Лубянке около Соловецкого камня устраивались торжественные церемонии памяти жертв сталинских репрессий, на которых выступали вперемежку общественные активисты, высокопоставленные чиновники и даже сами организаторы репрессий. Так, например, в 2000 году на митинге у Соловецкого камня со скорбной речью выступил Александр Николаевич Яковлев, который в 1966 году, будучи заместителем заведующего отделом пропаганды и агитации ЦК КПСС, отвечал за пропагандистское обеспечение судебного процесса над писателями-диссидентами Андреем Синявским и Юлием Даниэлем. Патриарх Алексий Второй, которого бывший политзаключенный Глеб Якунин изобличил как осведомителя КГБ, присылал послания - их тоже зачитывали у Соловецкого камня. Власть старательно превращала день солидарности в день поминовения. Правительство Москвы стало поддерживать эти мероприятия, устраивать для бывших политзаключенных приемы в актовом зале мэрии. Иногда по окончанию приема выдавали по коробке шоколадных конфет.

Те же, кто продолжал отмечать День политзаключенного, а не День памяти жертв политических репрессий, опять оказались маргиналами, гонимыми с площадей, со страниц газет, из теле-и радиоэфира.

В конце концов день разделился надвое, и нынешнее 30 октября было отмечено на Лубянке митингом памяти жертв политических репрессий, а на Чистопрудном бульваре – митингом в поддержку жертв современных политических репрессий. На Лубянке, как положено, говорили о прошлом, на Чистых прудах – о настоящем.

Настоящее оказалось, не в пример прошлому, запутанным. Со сталинскими временами все было понятно: большинство репрессированных – случайные жертвы отлаженного Сталиным механизма массовых репрессий. С брежневско-андроповской эпохой тоже полная ясность: практически все политзаключенные – узники совести и идеологические противники коммунистического режима.

С нынешними политзаключенными все гораздо сложнее. Здесь числятся и крайне немногочисленные узники совести, и осужденные по мелко уголовным статьям борцы с путинским режимом, и посаженные по сомнительным делам о шпионаже российские ученые, и осужденные за экономические преступления состоятельные бизнесмены. Если в диссидентские времена политзаключенный практически приравнивался к узнику совести – то есть человеку, осужденному за отстаивание свободы ненасильственными методами, то сейчас критерии принадлежности к политзекам крайне расплывчаты. Следуя прямому значению термина, политическим следует считать любого заключенного, который либо сам действовал по политическим мотивам, либо которого власти упекли за решетку по политическим соображениям.

Тогда политзаключенными оказываются и блогеры с журналистами, осужденные за заметки в прессе или Интернете; и нацболы, устроившие маленький погром в солидном министерстве; и ученые, осужденные за шпионаж, независимо от того, занимались они им или нет; и олигархи, в которых власть вдруг увидела политических конкурентов. Сюда же, безусловно, следует отнести и убийц Маркелова и Бабуровой, действовавших из политических соображений; и полковника Квачкова, покусившегося на Чубайса, а ныне обвиняемого в подготовке вооруженного мятежа; и террористов, добивающихся политических целей; и сепаратистов, использующих любые методы ради получения государственной независимости. Спектр политических деяний очень велик.

Другой вопрос – готовы ли мы защищать всех политзаключенных или для кого-то следует сделать исключение? Прямо скажем, вопрос личный. Разные люди и разные организации решают его по-разному. "Международная амнистия" защищает только узников совести и приговоренных к смертной казни. Российский союз солидарности с политзаключенными защищает и узников совести, и бузотеров-нацболов, и ученых-шпионов, и фигурантов дела "ЮКОСа". Никиту Тихонова и Евгению Хасис ("журналиста и правозащитницу") защищают футбольные фанаты, Евразийский союз молодежи и другие националистические организации. На вкус и цвет товарища нет. Одна экзальтированная дама, некогда уехавшая из России, предлагает считать политзаключенными также и тех, кто под политическим давлением эмигрировал из страны.

Среди защитников нынешних политзаключенных, организовавших митинг на Чистых прудах, гражданские активисты, профессиональные правозащитники, члены всевозможных общественных советов при министерствах и президенте – все люди опытные, солидные, осторожные, точно знающие пределы терпения власти. Для проведения митинга выбрали странное место – посреди Чистопрудного бульвара. Оказалось, выбрали не они, а власть. Они подали заявку на митинг около Соловецкого камня на Лубянке – им отказали. Они согласились и попросили разрешения на митинг на Пушкинской или около памятника Грибоедову на Тургеневской площади. Им опять отказали. Они опять согласились. Их загнали вглубь бульвара, они и с этим были согласны. Там для митинга отгородили штакетником площадку и речи в защиту политзаключенных звучали в огороженной забором зоне. По периметру расположились полицейские. Для полноты картины не хватало только сторожевых вышек по углам.

В 1974 году, отмечая 30 октября, политзаключенные рисковали неделями тяжелого штрафного изолятора, месяцами помещения камерного типа, переводом в крытую тюрьму и продлением срока. Нынешние правозащитники за несанкционированный митинг рискуют максимум несколькими сутками административного ареста в относительно комфортабельных условиях. Откуда же у сегодняшних защитников политзаключенных такая покладистость и готовность соглашаться с любыми капризами власти?

От того дня, который начали отмечать 30 октября 1974 года, мало что осталось. Новая жизнь – новые песни. Новая власть – новые политзаключенные. В России многое поменялось за последние 20 лет. Еще больше – за последние двести. Не меняется только одно: политзаключенные в России есть всегда. Россия просто не может без них обойтись. Счастливые просветы, когда их нет, редки и непродолжительны. Значит, День политзаключенного придуман все-таки не зря.