Происходящее сегодня в России не является чем-то беспрецедентным. В политической теории Болотная и Сахарова определяются как "социальное движение". Удивительно при этом, до какой степени отечественное социальное движение почти хрестоматийно совпадает с аналогичными явлениями за рубежом.

Движения эти всегда и везде включают в свои ряды множество простых людей, обычно далеких от политики. Это форма прямого участия граждан в политике. Вот некоторые черты таких политических образований, как их описал наиболее авторитетный из современных исследователей этого явления британский социолог и историк Чарльз Тилли. Движения эти предполагают создание специальных внепартийных объединений, коалиций, лиг, ассоциаций. Основная форма их деятельности - митинги, шествия, петиции, требования и декларации. Они тесно связаны со средствами массовой коммуникации. Часто они прибегают к распространению памфлетов и сатире. В периоды затишья между тем или иным мероприятием большинство их участников возвращается к своей обыденной жизни, в то время как повседневную работу ведет небольшая группа активистов, организующих сборища и формулирующих требования. Часто внутри таких движений возникают группы с названиями вроде "Объединенные граждане в защиту справедливости" или "В защиту конституции".

Важное место среди организаторов занимают люди, не имеющие партийной принадлежности и пользующиеся моральным авторитетом, - скажем, священники или, как в Бирме и Тибете, монахи. Такие социальные движения не приемлют радикализма. На демонстрации приходят с детьми, там собираются и молодежь, и инвалиды, старики. Полностью исключается пьянство, насилие. Люди носят отличительные знаки, повязки. Шествия и митинги организуются при любой, даже самой скверной погоде, что придает всему мероприятию оттенок стоицизма и самопожертвования.

Подобные движения возникли в Англии и Ирландии примерно в середине XVIII века, а название для них придумал немецкий социолог Лоренц фон Штайн в 1850 году. Оно появилось в книге "История французского социального движения с 1789 года до настоящего времени".

Изобретение такого рода политического поведения стало возможно благодаря двум факторами. Во-первых, оно предполагало наличие грамотного населения, способного читать газеты и вступать в активную переписку. Без средств коммуникации такие движения появиться не могут. Второй фактор - это признание обществом и хотя бы отчасти властью идеи народного суверенитета, согласно которой власть принадлежит народу и делегируется им государству. В обществе, абсолютно не признающем принципы демократии, подобное явление невозможно. Конечно, петиции и шествия распространены и в монархиях, но одних петиций недостаточно для оформления социальных движений, чьи формы восходят к додемократическим временам. Шествие, например, уходит корнями в цеховые и, главным образом, религиозные процессии далеких времен. Религиозные шествия протестантов в Ирландии и католиков в Англии были прототипами позднейших протестных демонстраций. Тот факт, что во Франции и Италии политические уличные шествия более распространены, чем в северных странах, вероятно, связан с привычкой людей участвовать в религиозных процессиях.

И наконец, важнейшее свойство социальных движений - их способность мобилизоваться в связи с фальсификацией выборов. Последним примером такого рода могут послужить сфальсифицированные выборы в Иране, породившие большое протестное движение, жестоко подавленное властями. Как мы видим, российское протестное движение - вполне классический образец социального движения.

Одна из главных особенностей протестных движений - их нестабильность. Партия может быть очень малочисленной и при этом выживать в периоды глубоких кризисов. Движение же всегда находится под угрозой ослабления и исчезновения. Власти обычно и делают ставку на усталость и конечную дисперсию его участников. И все-таки история знала множество социальных движений, сохранявших интенсивность длительное время и добивавшихся значительных успехов. Назову хотя бы американское движение в защиту гражданских прав под руководством Мартина Лютера Кинга, радикально изменившее страну.

Как может сохраниться движение, которое в принципе никогда не воспроизводит себя в тождестве самому себе? Состав участников каждого нового мероприятия меняется. Неизменным остается только стабильное ядро лидеров. Люди приходят, уходят, возвращаются или не возвращаются, привлекают новых участников и т.д. В сущности, единого движения не существует, но есть "история движения". Если посмотреть на митинги на Чистых прудах, Болотной, Сахарова и Якиманке, можно увидеть быструю эволюцию состава их участников, к которым прибавляются то националисты, то коммунисты. При этом от движения отпадают, например, нацболы. Организаторы событий всегда стремятся сделать эту текучесть невидимой, увести в тень противоречия между кликами и группами. В этой стратегии принципиальную роль играет постоянство "лидеров", создающих иллюзию устойчивости и идентичности - "фасад". Для власти же, как показали сливы гэбэшных прослушек, чрезвычайно важно выявить эти противоречия, продемонстрировать отсутствие внутреннего единства движения.

Организаторы придают огромное значение впечатляющему количеству участников (они склонны преувеличивать цифры, а власти - их занижать) и самой идее единства движения. В конечном счете, однако, движение выживает именно благодаря той внутренней нестабильности и подвижности, которые пытаются скрыть его лидеры. Важнейшей формой сокрытия внутренней динамики ("истории") движения становится его "фасад", "представляющий" движение как внепартийное и всеохватывающее. Я говорю именно о фасаде, каким обычно является оргкомитет того или иного события, потому что отечественное протестное движение не имеет подлинных моральных авторитетов, но лишь коллективное лицо активистов, каждый из которых в отдельности не имеет большого влияния. Важную роль в создании "фасада" у нас играют публичные фигуры - Акунин, Парфенов, Быков и другие. Фасад всеобщности, универсальности относится к самому существу движения. Без него оно в значительной степени утрачивает свою силу. Почему?

Чтобы ответить на этот вопрос, нужно понять, в чем смысл социальных движений. Внешне они заявляют о себе как о неполитических. Отсутствие политических интересов декларируется постоянно и настойчиво. Но, хотя движения лежат за рамками партийной политики, они не аполитичны. Я бы даже сказал, что такие движения по своему существу более политическое явление, чем партии. Партии преследуют определенные интересы и обычно существуют в зонах идеологии. Движения - нет. Неидеологичность этих неустойчивых образований существенна, а потому участие в шествии 4 февраля "идеологических" колонн вызывало понятное чувство тревоги. В общегражданских протестах речь всегда идет о соблюдении законов, прав, честности выборов - но эти вещи относятся к самому существу политического устройства общества гораздо более, чем партийные, бюрократические интересы.

Я уже говорил о том, что социальные движения существуют только в странах, разделяющих принципы народного суверенитета. Согласно таким принципам, народ является носителем власти, которую он делегирует государственным органам. При этом государственные органы утверждают свою легитимность через выборы, передающие им часть народного суверенитета. Социальное движение, выводя на улицы сотни тысяч, а то и миллионы людей, предъявляет государству тот народ, который якобы делегирует ему власть над собой. При этом народ, выходя на митинги и шествия, противопоставляет принципу делегирования власти принцип прямого народовластия, которое в рамках идеи народного суверенитета всегда выше любого делегирования. Все разыгрывается так, как если бы народ, передавший свою власть государству, вдруг вышел на улицу, предъявил себя и заявил, что он перечеркивает саму процедуру делегирования как несостоятельную, что он берет правление на себя, декларирует себя единственным сувереном. Власть всегда оказывается в затруднении перед такого рода декларацией. Любая выборная власть не знает, как атаковать массу, декларирующую себя "народом", даже если эта декларация не до конца убедительна. И именно поэтому момент выборов столь ключевой для формирования протестных движений, которые символически возвращают себе всю полноту власти, потому что процедура делегирования суверенитета была сфальсифицирована.

Из этого понятно, что главный вопрос протестных движений - это вопрос о форме власти, о конкуренции народовластия и делегирования, которое отменяется прямым правлением или, вернее, "явлением" народа. Вот почему я считаю, что внешне аполитичное протестное движение глубже связано с самой сущностью политики и власти, чем любая партия. Поэтому появление и распространение на митингах антипутинских лозунгов - это не результат политизации движения, но лишь проявление его изначальной сущности. Нельзя отказывать государству в легитимности, в конечном итоге не персонифицировав эту власть. С самого начала Дума была лишь эвфемизмом, прикрывающим имя Путина.

Разумеется, толпа народа, сколь бы огромной она ни была, не может управлять страной - но может символически отменить принцип делегирования, без которого государство оказывается ничем. Вот почему протестному движению так важно сохранить "фасад" народного единства, присутствия "всего" народа без исключений.

И именно поэтому власть будет делать все возможное, чтобы этот фасад разрушить и показать, что на улицы вышел не народ, а различные ничем не связанные клики или группы населения, не "народ", но маргиналы (здесь годятся и всевозможные "сливы"). В соответствии с этой стратегией Путин едет в предвыборное турне по заводам, где обращается к "рабочим". На заводе в Кемерове 24 января премьер заявил: "Знаю, что здесь живут и трудятся ответственные, серьезные люди, которые знают жизнь изнутри, а не только ее глянцевую сторону. Вы знаете и можете легко отличить настоящую тайгу от лесопарковой зоны, настоящую реку от бассейна и аквариума". Этот мотив подлинности существен, так как подспудно он объявляет людей с Болотной "фальшаками", а не народом. Понятно, что риторика эта прямо взята из арсенала КПСС и старых пропагандистских плакатов, на которых аллегорический народ воплощался в человеке у станка в комбинезоне. Конечно, эта старая риторика никогда не использовалась в демократическом избирательном контексте, скорее наоборот - в контексте "диктатуры пролетариата", то есть в рамках попрания гражданских прав, а не их защиты. В эту стратегию хорошо вписываются и нижнетагильские псевдорабочие, обещавшие решить проблему народного суверенитета с помощью танков. Эти танки, кстати, - хорошая эмблема подсознательного отношения самих властей к идее демократии.

Вытаскивание на свет божий мобилизованных администрацией рабочих с оборонных заводов - часть большого проекта "организации" своего собственного, альтернативного "народа". Проект этот вполне продолжает симулятивные конструкции Суркова. В принципе всякое социальное движение, претендуя на то, что оно и есть народ, по определению все-таки лишь в той или иной степени репрезентирует его. Претензии движения на всеобщность всегда отчасти преувеличены. Поскольку движение нуждается в фасаде универсальности, власти считают, что они способны с помощью административного ресурса построить свой собственный "фасад", симулировать народную поддержку, и так укрепить шатающуюся легитимность. Отсюда череда пропутинских шествий и митингов, с противоположным знаком имитирующих действия оппозиции. Но эти принудительные митинги показывают, до какой степени протестное движение диктует сегодня повестку дня. Именно они и есть ответ властей на протест народа, через них открывается странное пространство символического диалога с недовольными.

Между тем симуляция народной воли - дело безнадежное. Удивительно, что власти до сих пор этого до конца не усвоили. Сама процедура организации контршествий и митингов - дело сомнительное. Поскольку воля, организующая их, исходит не от самого народа, но от власти, приведенные на митинг не могут претендовать и на выражение собственной воли. Организованная приказом масса не превращается в "народ"-носитель суверенности. И тут не очень существенно, сколько сторонников удалось мобилизовать, привести, заставить... Цифры не играют роли, если нарушен сам принцип спонтанного народного волеизъявления, суверенитета. Характерно, например, что протестные акции по всей стране происходят в выходные дни, когда люди могут свободно распоряжаться своим временем. А уже упомянутый митинг в Кемерове происходит днем во вторник в заводском. Организаторам этого мероприятия совершенно советского образца даже не приходит в голову, что в рабочий день на заводе люди не могут спонтанно оторваться от работы, чтобы проявить свою свободную суверенную волю. Риторика подлинности, к который прибегает Путин на этих дышащих фальшью собраниях, приобретает от этого совершенно иронический оттенок.

Точно так же неэффективна мобилизация народных симулякров в провинции, которая не играет решающей роли в общенациональных движениях протеста. Так, например, американские протестные движения всегда увенчиваются гигантскими сборищами в центре Вашингтона. И дело тут не в том, что жители провинции чем-то ущербнее обитателей столиц. Связано это с принципиально символическим аспектом социальных движений. Они должны разворачиваться там, где находится власть, то есть в столице государства. Протестное движение непосредственно предъявляет носителей народного суверенитета властям. Противостояние избранной власти и народа символически разворачивается в ограниченном пространстве обители самой власти. Непосредственность предъявления народа власти принципиальна, так как речь тут идет об отмене делегирования, то есть дистанцирования власти от ее носителей. Провинция может участвовать во власти только через представительство, а именно представительство ставит под сомнение народный протест, объявляющий о начале эпохи прямого народного правления. "Предъявление народа" вдали от центра, на расстоянии оказывается слабой символической процедурой.

Существует и третья стратегия власти - попытки "спонтанной организации" народных движений на националистической основе. Как показали события 4 февраля, именно эта стратегия выдвигается сегодня на первый план. То, что Путин вдруг сосредоточился на национальном вопросе и предложил ужесточить контроль над мигрантами, очень показательно. Это явная попытка организовать "народ" на альтернативной протестному движению основе и возглавить этот "народ". Протестное движение пытается выглядеть как всеобщее - Путин же организует свое "движение" на основе исключения "другого", "врага". Этот старый, классический метод оформления политического поля через изобретение врага когда-то обсуждался, например, Карлом Шмитом, считавшим, что только наличие "другого" может создать слитное "свое" в области политики. Любопытно, что близкие по духу попытки организации движения на националистической почве предпринимал недавно и Алексей Навальный, вероятно предчувствовавший, что именно в этой области развернется острая борьба за символический приоритет.

И хотя изобретение "врага" всегда имеет шанс на успех, я думаю, что в данном случае политика властей не учитывает установки социальных движений на всеохватность. Возможно, это один из редчайших случаев, когда мобилизация масс не требует "врага" для своего успеха. К тому же на горизонте маячат выборы, событие столь взрывной политической силы, что никакие госдепы, а тем более таджикские или дагестанские мигранты не в состоянии его нейтрализовать. Именно после 4 марта противостояние слабо легитимной делегированной власти и протестного движения вступит в решающую фазу.

Московские демонстрации и митинги 4 февраля внесли важные новые штрихи в общую картину борьбы за представление народа, которые, на мой взгляд, будут определять дальнейшее развитие событий. Во-первых, за фасадом народного единства на Болотной впервые обнаружилось размежевание и проявился элемент партийной идеологии. Это размежевание ставит под угрозу относительно внепартийный фасад оргкомитета.

Но главным новшеством была Поклонная. Многие либеральные комментаторы представляли Поклонную как результат массированного применения административного ресурса. Говорили, что людей везли аж из Самары (что, впрочем, вполне вероятно). Но этим дело не исчерпывается. Собравшиеся на Поклонной состояли из двух категорий - мобилизованные бюджетники и державники-имперцы, называющие себя "патриотами", но по своей идеологии чрезвычайно близкие черной сотне. Новинкой тут было решение властей привести своих равнодушных бюджетников в качестве массовки для черносотенного митинга, таким образом придав принудительному событию характер спонтанного волеизъявления. Возникает ощущение, что Путин усвоил кое-какие уроки. Но решение это было весьма рискованным - ведь оно почти официально провозгласило "черносотенцев" основной избирательной базой премьера. Именно черная сотня заняла место, ранее отводившееся плакатному пролетарию. Зато вместо картонного рабочего явился полыхающий страстью антиамериканский и антилиберальный параноик. Схему обменяли на пассионарную агрессивность. Такой поворот чреват серьезными последствиями, во всяком случае в ближайшие недели.

Путин всегда позиционировал себя как представителя "середины", а оппозицию - как маргиналов: слева коммунисты, а на крайне правом крыле ЛДПР с ее показным национализмом. Нежелание Путина ассоциировать себя с какой-либо партией и решение выдвигаться от аморфного Народного фронта - часть той же стратегии. Путин представлял себя как единственно возможный выбор для электората, шарахающегося как черт от ладана от радикальных полюсов. Возникновение социального движения обнаружило, что Путин утратил поддержку середины, именно тех аполитичных людей, которые вышли на площади и отказали ему в доверии. В попытке привнести в организованные митинги элемент подлинной энергии были задействованы страстные "патриоты", постоянно призывавшие власть на них опереться. Официально этот новый союз был закреплен, когда Путин пообещал оплатить штраф, наложенный на организаторов митинга на Поклонной.

Этот шаг, на мой взгляд, самый значимый в последнее время. Он знаменует сознательную маргинализацию Путина, его отказ от того, чтобы представлять большинство. Известно, что многие участники шествия не хотели идти на Якиманку, чтобы не соседствовать с крайне правыми националистами. Пакт Путина с персонажами вроде Кургиняна и Проханова - если он будет подписан с этим коллективным Мефистофелем кровью - резко сужает избирательную базу премьера. Любопытно, что даже Жириновский (официальный националист) избегает ассоциации с пассионарными черносотенцами. Он и митинг свой провел отдельно.

Поклонная интересна еще и тем, что была прямой попыткой представить центр политического спектра опасными радикалами, экстремистами. Для этого широко использовалась старая риторика "оранжевой чумы". Желание Кургиняна и Шевченко выглядеть "народом", то есть центром, настолько противоречит их же ораторскому беснованию и агрессивности, что вряд ли принесет искомые плоды. В интервью телеканалу "Дождь" один из лидеров Поклонной Александр Дугин утверждал, что в обществе складывается трехполярная система: "власть с одной стороны, которая воплощена в тандеме Путин-Медведев, с другой стороны, либеральный протест, а с третьей стороны патриоты". Дугин пытается представить Путина в качестве центра, а Болотную в качестве радикального крыла. Патриоты же, хотя и являются, по его мнению, третьим крылом общества, на самом деле неотделимы от власти, то есть от центра: "Мы говорим: отдайте нам суверенную Россию, если надо, вообще отмените выборы".

Народ в политической системе "патриотов" не делегирует власть государству, но мистически воплощается в фигуре монарха. Но такой акт воплощения, конечно, возможен только в глазах державников и монархистов, верящих в помазание царя. Если Путин признает носителей такого рода идеологии своей базой, он перед выборами попросту выведет себя из пространства электоральной демократии. Шаг в этом направлении был сделан на Поклонной. Невольное признание того, что опора премьера - люди, принципиально не верящие в демократию и выборы (о чем, например, многократно заявлял еще один участник Поклонной Александр Проханов), меняет правила игры, в том числе и правила игры социального движения.