Я живу в Нью-Йорке. Раз в два года я иду голосовать и голосую за длинный список неизвестных мне людей. Возглавляет этот список пара понятных мне имен, а потом идут всякие шерифы, члены законодательных собраний, муниципальных советов, о которых я не имею ни малейшего понятия. Обычно я голосую скопом за демократов, хотя по многим причинам не люблю их. Я голосую за них потому, что совокупно нахожу их менее катастрофическими для страны и штата, чем республиканцы. Каждый раз после выборов у меня неприятное ощущение, что выбора не было и что я сделал что-то совершенно не соответствующее моей подлинной воле. Думаю, что я не одинок. Что же это за загадочная и неизменно вызывающая недовольство собой, но столь необходимая процедура?

Люди выбирали еще в древней Греции. Но политическая теология наших выборов уходит корнями в средние века. В греческом полисе существовала прямая демократия - люди приходили на афинскую Агору и коллективно принимали политические решения. Мы же передоверяем это дело "представителям", то есть в ходе выборов мы не принимаем решений, но наделяем других людей правом решать за нас. Процедура такой передачи власти опирается на понятие суверенитета, то есть права на власть, не нуждающегося ни в каком обосновании и не имеющего ограничений. Во многих конституциях записано, что суверенитет в стране принадлежит народу и с помощью выборов передается народным избранникам. Это значит, что народ, которому якобы принадлежит власть, распоряжается этой властью, так сказать, по всеобщему, врожденному и равному для всех праву. Необыкновенное свойство суверенитета - это его мистическая способность переноситься от одних носителей власти к другим.

Идея эта сомнительна. Само понятие суверенитета восходит к ХIII веку и использовалось нарождающимися феодальными государствами в борьбе с папским престолом. Понятие это использовалось для обоснования абсолютной власти монархов. Постепенно, однако, оно переносится с фигуры монарха на государство, возникает понятие разделенного суверенитета, подменяющее понятие неделимого суверенитета. И в конце концов это мистическое понятие передается народу. Но нужду в нем испытывает только реальные носители власти. Суверенитет (если нечто подобное существует) принадлежит всегда только властям, только им он нужен, но они прибегают к странной инверсии, делая вид, что получают его от избирателей.

Магическая передача власти от избирателей "избранникам" как будто имеет место, но никакого "договора" между избранниками и избирателями нет, никакой ответственности "избранники" не несут. Речь в конце концов всегда идет лишь о легитимизации власти или процедуры передачи власти от одних политиков другим. Все на самом деле происходит внутри слоя политиков. Но происходит при участии масс. Что это за участие?

Обычно считается, что на выборах люди выражают свою волю, кристаллизуемую в голосовании того или иного лица. Но даже мой личный опыт показывает, что это не так. Я голосую помимо своей личной воли, для реализации которой нет ни малейших условий. Мне всегда казался необыкновенно интересным феномен незаполненных или испорченных бюллетеней. Что они значат? С одной стороны, они указывают на важность гражданской процедуры выборов, от которой люди не хотят отказаться; с другой же стороны, они показывают невозможность выбрать. Я полагаю, что голосование вообще акт не индивидуальной воли, а вынужденного примыкания к некоему сообществу. Голосуя за демократов, я вынужден примкнуть к мало привлекательному для меня клубу сторонников Демократической партии. Во многом это противоестественное примыкание определяется тем, что большинство симпатичных мне людей поступают так же. Речь идет не об индивидуальном выборе, но о часто мучительном для людей самовключении в умозрительный коллектив с довольно непривлекательными чертами. Именно в этом примыкании к группе и реализуется механизм передачи суверенитета. Не я выражаю свою волю, но меня понуждают присоединиться к группе. Никакой изначальной и неотчуждаемой власти тут нет и в помине.

Но самое проблематичное во всем этом, что группа, к которой я присоединяюсь, не имеет реального смысла. Она организована по принципу идеологических ярлыков (именно поэтому самовключение в нее столь неприятно). Это, однако, не мешает голосующим за кандидата власти или кандидата оппозиции в равной мере ненавидеть полицейский произвол, казнокрадство и одинаково любить Пушкина. Эти идеологические фикции и мнимые идеологические сообщества во многом создаются ради выборов и успеха на них. Выборы невозможны без производства разобщения в обществе, без искусственного создания коллективных антагонизмов.

Я говорил о побуждении идти на выборы, даже ради того чтобы просто испортить бюллетень, как о гражданском побуждении. Человек понимает, что выбор для него невозможен, но он не желает устраниться от участия в политике. Эта гражданская составляющая голосования говорит о том, что выборы, при всех издержках необходимы, потому что это, увы, единственный (другого пока не придумали) способ ненасильственной смены некомпетентной власти. Мы всегда пытаемся заменить большее зло меньшим. И здесь вступает в силу еще один причудливый аспект этой процедуры, который я бы назвал практическим или игровым. Я голосую не за того, кого выбираю, а за того, кто может победить. Я делаю ставку на лучшую лошадь. Выбора в моральном смысле тут нет никакого, чистый расчет. Это может быть расчет на бюджетный кусок, а может быть расчет на то, что удастся наконец прогнать негодяя. Игровой элемент не имеет отношения к воле, выбору, суверенитету, но вынужден драпироваться в эти возвышенные тоги. Этот маскарад необходим потому, что фикция передачи суверенитета необходима не только власти, но и избирателям, так как придает выборам почти сакральный характер. Сакральность эта, однако, всегда под ударом, тоги спадают, и под ними часто обнаруживается то, что называется "предвыборным цирком". Признать же, что сакральности, мистики тут нет, никто, впрочем, не решается. Приходится играть по правилам утвердившейся игры. К сожалению, это, пожалуй, все, что нам остается.