Вопрос о том, можно ли художнику брать деньги у начальства, стар так же, как преступная власть.

Бывают времена, когда не брать затруднительно, и не только потому, что иначе помрешь под забором. Не под забором помрешь, а в узилище, и не по своему выбору, но потому что судьба такая выпала. Причем власть тебя карает не за диссидентство, а по жребию, и неважно, Мейерхольд твое имя или Мандельштам. Создаешь ты новые формы в искусстве, испепеляя конкурентов, или пишешь старомодные с виду стишки, громко скандаля и требуя денег у преступной власти в сознании абсолютной собственной правоты. Хотя могут случайно и не убить, это ведь лотерея, в которой далеко не каждый билет проигрышный, в один конец, к Бутовскому полигону или Второй речке. Иной небожитель может каким-то чудом вытянуть счастливый билет, и его до смерти затравят уже в эпоху демократизации, оттепели и возвращения к ленинским нормам.

Еще бывают времена, когда власть пусть и зверем, но сквозь пальцы смотрит на поколение, которое уходит в дворники и сторожа, лишь бы никак не сталкиваться с начальством, занимаясь полузапретным сочинительством, и не брать у него денег. То есть выбор имеется, и маловероятно, что кого-нибудь из самиздатских гениев посадят по ст. 70-й УК РСФСР либо выгонят из котельной с волчьим билетом, если они пишут исключительно в стол.

Тем не менее большинство пишущих, рисующих, занятых в кинопроизводстве или в театре стремятся играть по правилам, которые даны свыше. И это сложный вопрос: осуждать их или оправдывать. Смотря что пишут, рисуют, какие фильмы снимают и ставят спектакли люди, творящие под надзором цензурного ведомства.

Следует также учесть, что антисоветский стишок можно сочинить в голове и, встретившись с иностранцем, передать на Запад. С антисоветскими романами и натюрмортами дела обстоят уже труднее, а кино, сочиненное в голове, никто не увидит. Кроме того, за публикацию во вражеских изданиях отчаянно смелые авторы, безвылазно сидящие дома, как правило, расплачиваются изгнанием из творческих союзов, если не тюрьмой. Литературным власовцам, которые слишком известны, чтобы их сажать, иногда выпадает изгнание из страны, но это тоже лотерея, да и не всякий отщепенец мечтает об эмиграции.

Вопрос о том, можно ли художнику брать деньги у начальства, давно обсуждался в путинской России, но актуализировался буквально на днях. После внезапного задержания и заключения под домашний арест режиссера Кирилла Серебренникова. Тут высказываются разные мнения. Максималисты склоняются к мысли, что брать бабло нельзя ни при какой погоде, а самые радикальные из них даже злорадствуют. Дескать, дружил с Сурковым-Капковым, вот и доказывай Бастрыкину, что не вор. Соглашатели убеждены, что искусство превыше всего, а деньги пахнут решеткой только в том случае, если злонравная власть желает отомстить художнику за вольномыслие, но такое при нынешнем режиме происходит все же очень редко, здесь опять-таки лотерея, в которой почти всегда выигрываем мы: и мастера культуры, и зрители. Простой народ, включая политологов, которые по театрам не ходят, интересуется, крал режиссер казенные средства или не крал, и в преддверии выборов погружен в конспирологические изыскания: мол, арест Серебренникова - это удар по Медведеву или ответ силовиков Путину, который посмел обозвать их дураками. Наконец узкие специалисты знают, что посадить у нас можно любого, кто невосторженно мыслит и при этом берет деньги из казны. Что же касается пессимистов, то они полагают, что скоро очередь дойдет до всех - таков естественный ход вещей в стране, изготовившейся в четвертый раз проголосовать за Путина и вернуться к истокам.

О том, кто из них прав, гадать можно долго. До тех пор как минимум, пока не выяснится, ошибаются пессимисты или нет. Хочется верить, что ошибаются. Но тогда стоит все-таки поразмышлять над проблемой, которая волновала умы в годы застоя. Когда в среде лучших представителей нашей творческой интеллигенции, составлявших подлинную элиту страны, преобладали идеи диссидентские, но каждый сам для себя решал, как строить отношения с государством. Модели поведения выстраивались разные, а если называть только режиссеров, то собственно две. Брать деньги у начальства и по возможности дружить с ним, как, допустим, народный артист СССР, Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской, двух Сталинских и двух Государственных премий СССР Георгий Товстоногов. Брать деньги у государства и с ним по возможности враждовать, как Юрий Любимов.

Гениями были оба. Ворованным воздухом свободы помогали нам дышать и тот, и другой. Только Герою жилось полегче - по той еще причине, что в рамках классического театра в эпоху зрелого социализма проще было выживать. Иное дело Любимов, цацками увенчанный скупо, театральный новатор и скандалист, чуть ли не каждый спектакль которого, сделанный на грани или за гранью дозволенного, сопровождался дикими ссорами с начальством. Закономерно, что в итоге Товстоногов вел образ жизни советского вельможи, почитаемый и начальством, и зрителями. А Любимов уехал, был лишен гражданства и не вернулся бы никогда, если бы не пришел Горбачев с его перестроечными чудесами.

Короче, правы были и главреж БДТ, и худрук Таганки. И Солженицын был прав, и Трифонов. И Галич, и Окуджава. Тогда, при Андропове и прочих, на интеллигентских кухнях кипели споры о границах компромисса для художника, живущего в государстве, которое распределяет и контролирует финансы. Сегодня благодарить хочется всех.

И ежели признать очевидное - возвращение России в Совок, но в иной разновидности и с новыми сакральными прибамбасами, - то споры о Серебренникове могут утратить сиюминутную остроту. Более того. Средства, которые советская власть, желая выглядеть просвещенной, нехотя отстегивала на великолепные постановки, прекрасные книги, замечательные выставки, хочется назвать потраченными с пользой. Жаль только, что маловато отстегивали - с лихвой хватало еще и на издание бездарных произведений соцреализма, и на Афганистан, и на Арафата, и на Каддафи. То же самое, как можно предположить, наблюдаем и в наши дни. Деньги, потраченные на Гоголь-центр или, не знаю, на МХТ им. Чехова, "Табакерку", Ленком, уже не выстрелят ни в Донбассе, ни в Сирии. И Залдостанову не достанутся, и штурмующим "рейхстаг" под Москвой, и когда собирательный Михалков, окончательно попутав рамсы, обвинит весь свет в латентной русофобии, то обнесут и Михалкова. В общем, хоть что-то должно доходить и до нормальных людей. Такие парадоксы зарождаются в уме, поврежденном тягостными сомнениями и проклятыми вопросами - о должном и недолжном.

Тем не менее проблема повисает в воздухе. Ведь сколько ни ставь новаторских спектаклей, им как-то всегда хватает - и на Будапешт, и на Прагу, и на Афганистан, и на Донбасс, и на Сирию, а теперь уже и на дворцы, яхты, коллекции автомобилей, собачек, часики. То ли спектаклей надо гораздо больше ставить, то ли эту власть сносить - непонятно. Проблема мучительная, и каждый художник по-прежнему вынужден решать для себя, сотрудничать ему с начальством, непреклонно противостоять начальству или уезжать. В обозримые сроки решить ее не удастся, на перестройку надежды мало, но ворованный воздух необходим. Значит, будем заранее благодарны всем - и конформистам, и нонконформистам, и ничего не остается другого, кроме как требовать освобождения Кирилла Серебренникова.