Одна из причин массовых протестов в России в минувшем году – недовольство людей беззаконием и возмутительным произволом властей. Власти в лице "Единой России" отреагировали на это недовольство парадоксальным образом. Дума наштамповала груду законов, которые, вместо того чтобы пресечь беззаконие, легализировали произвол. Речь шла не только об усилении наказаний, но – и это особенно важно – о создании законов, криминализирующих любую форму жизнедеятельности. Эксперты были единодушны в оценке едросовского законотворчества – все эти законы, говорили они, "плохо", безграмотно сформулированы. Даже такой лояльный к режиму юрист, как Михаил Барщевский, систематически возникая в эфире "Эха Москвы", повторял, что законы "плохо" написаны и не соответствуют нормам юриспруденции. По закону о митингах, говорил он, можно арестовать любого человека, оказавшегося в толпе, например, при выходе со стадиона. По закону о клевете можно посадить в тюрьму любого неудобного журналиста, по закону о госизмене можно укатать в кутузку любого, кто общается с иностранцем, а оскорбление религиозных чувств может быть приписано любому атеисту или верующему не в того бога. Закон об иностранных агентах первоначально был сформулирован так широко, что даже православная церковь подпадала под это понятие.

Безграмотность этих законов главным образом сводилась к отсутствию внятных формулировок, которые бы ограничивали применение наказания четко обозначенным правонарушением. Всякий закон ограничивает свободу граждан - но и права репрессивного аппарата. Именно поэтому ясность формулировок в законе так важна. Чем более размыта формулировка, тем меньше ограничений для аппарата насилия и одновременно шире зона криминализации поведения людей. Тем меньше закон является законом.

Таким образом, летом 2012 года "хорошо" написанные законы начали массово заменяться "плохо" написанными. С моей же точки зрения, новые законы "Единой России" и вовсе не законы – это законодательные акты, уничтожающие закон. Там, где раньше были ясно прописаны права граждан и их ограничения, появились невнятные формулировки, согласно которым любой человек может быть обвинен в преступлении. Власти, время от времени признавая некачественность новых актов, для их защиты говорили о практике их применения: мол, поглядим, если с их помощью будет твориться беспредел, мы их пересмотрим, а может, ничего особенного и не случится: правоприменение может оказаться уже, чем возможности репрессий, заложенные в "безграмотных" формулах. Этот упор на правоприменение очень показателен. Закона вроде бы нет, но это ничего. Предоставим репрессивному аппарату демонстрировать гуманность по собственной воле. Разговоры о правоприменении - камуфляж разрушения правового поля в России. По существу теперь российский гражданин не защищен законом и целиком зависит от благожелательности и здравомыслия следователя или прокурора. Ничего не скажешь, прекрасные гарантии.

Но что это за законы, которые отменяют законы и наделяют репрессивный аппарат правом, не стесняясь ничем, поступать по собственному произволу? Такого рода законодательные акты хорошо известны. Законы, приостанавливающие деятельность законов, - это акты, с помощью которых вводится чрезвычайное положение.

Чрезвычайное положение приостанавливает разделение властей (отсутствие этого разделения в сегодняшней России никем не оспаривается; у нас нет независимой законодательной и судебной власти), приостанавливает действие права и полностью передает все властные прерогативы исполнительной власти, принимающей форму диктатуры. Затянувшееся на долгие годы чрезвычайное положение было основой диктаторских режимов на Ближнем Востоке, но и нацистская диктатура в Германии может пониматься как многолетнее чрезвычайное положение. Ведущий теоретик в этой области итальянский философ Джорджо Агамбен писал: "Сразу после того, как Гитлер пришел к власти (или, точнее, сразу после того как власть была ему передана), он издал декрет "О защите народа и государства" (28 февраля 1933 года), приостановив действие тех статей Веймарской конституции, которые касались личных свобод. Декрет так и не был отменен, что, с юридической точки зрения, позволяет считать Третий рейх чрезвычайным положением, длившимся 12 лет". По мнению Агамбена, Гитлер использовал чрезвычайное положение для уничтожения не только инакомыслящих, но и целых категорий граждан, "которых по каким-либо причинам представлялось невозможным интегрировать в политическую систему".

Ползучая отмена личных свобод и прав граждан в России имеет форму не декрета, откровенно приостанавливающего действие конституции, а серии "плохо" написанных законов, но от того, что эти законы дурно симулируют право, сущность их не меняется. Я полагаю, что с лета этого года произошло незаметное изменение в форме государственного устройства России. Сегодня мы имеем дело с ограниченной диктатурой и половинчатым чрезвычайным положением. И дело не в том, что нынешний российский режим далек от репрессивности гитлеровского режима. Диктатуры бывают разные – мягкие, ограниченные и звериные. Но с формально правовой точки зрения они не являются демократиями. И это важно понимать.