Мы сегодня знаем, что эволюция произвела нас очень странным путем. Все мы на самом деле почти братья, наши ДНК почти одинаковы, каждый из нас на 95 процентов тот же самый, мы практически произошли от нескольких корней. Если пойти дальше, мы узнаем, что наши ближайшие родственники – шимпанзе. Всего пять миллионов лет - и мы там. Все наше происхождение, все наши гены – все это элемент случайности. В чем же смысл этой жизни? Чего мы хотим? Куда мы двигаемся?

Смысл в одном, по-моему. В том, что мы создали сами: в культуре и науке. И они могут существовать, только если мы защищаем свободу слова. Потому что только при этом обсуждении, при свободе мы можем понять, куда мы идем и зачем, и попытаться ответить на вопросы, на которые нет ответа.

И все это имеет смысл только тогда, когда мы боремся за то, чтобы каждый из нас мог высказывать свое творческое начало, слово. Только когда мы можем делать все что угодно, если мы не мешаем другим людям. Такая простая вещь! За это и надо бороться.

Мы сейчас видим, что из тех проблем, которые стояли и в XVIII и XIX веках, остается проблема абсолютной веры, которая считает, что она права. Эта абсолютная вера считает, что художников надо заставить рисовать то, что она хочет, а людей, которые организуют художественные выставки и исполняют песни, которые ей не нравятся, надо закрыть.

Учение Дарвина подвергалось нападкам еще в XIX веке. Один из замечательных моих героев Алексей Константинович Толстой когда-то узнал, что один его бывший приятель Михаил Лонгинов решил запретить публикацию дарвиновского "Происхождения видов". И он написал открытое письмо Лонгинову, оно читается современнейшим образом:

Полно, Миша! Ты не сетуй!
Без хвоста твоя ведь жопа,
Так тебе обиды нету
В том, что было до потопа.

Мы должны понимать, что атаки на Дарвина, атаки на преподавание биологии идут по всему миру. Они есть в Америке, в России, в арабских странах. Кто-то знает полную правду, потому что она пришла через божественное откровение, и все остальные должны закрыться.

Мое мнение очень простое: я не хожу в вашу церковь, а если приду, то сниму шапку и буду тихо там стоять. Но вы, пожалуйста, или не ходите в мой Сахаровский музей и не смотрите на эти картины, или приходите, смотрите, а потом дома напишите, как вам не нравятся эти картины.

Но мы можем жить вместе. Что нам нужно? Нам нужны две простые вещи: нам нужна свобода слова (и чтобы эта свобода слова была защищена, в частности, государством) и нам нужно сильное и разумное государство, которое защищает нас.

Я хочу, чтобы мы были свободны. А свободными мы можем только в правовом государстве.