За пять дней до убийства, 22 февраля 2015 года, я закончила новый диптих из цикла "Так говорил Заратустра" на английском языке. Диптих назывался так: "Man is the cruelest animal. At tragedies, bullfights and crucifixions, he has felt best on earth and when he invented hell for himself that was his very heaven" ("Человек - самое жестокое из всех животных. Во время трагедий, боя быков и распятий он до сих пор лучше всего чувствовал себя на земле; и когда он нашел себе ад, то ад сделался его небом на земле"). На второй части диптиха был изображен убитый Минотавр в море крови. Днем я разместила картину в Facebook, а поздним вечером читатели моей страницы, узнав об убийстве Немцова у стен Кремля, почти единодушно воскликнули, что картина выглядит пророческой и что Минотавр на картине своей мощью и силой оказался удивительно похож на застреленного Немцова. Вторым странным совпадением оказалось то, что эмблемой партии ПАРНАС, созданной Немцовым, является бык.

3 марта, в день похорон политика, я приняла решение начать бессрочный арт-марафон. Каждый день я создаю новые графические портреты Немцова, а также новые работы из цикла Thus spoke Zarathustra, где Немцов произносит речи от имени пророка Заратустры.

Количество портретов растет с каждым днем - большая часть портретов уже была размещена на Народном мемориале памяти Немцова, а некоторые из портретов даже стали его «лицом». Мемориал много раз подвергался атакам прокремлевских активистов, во время нападения они избивали волонтеров, уничтожали цветы, рвали портреты, выбрасывали в мусор свечи и российские флаги. Например, 23 июля во время очередного нападения вместе с цветами, флагами и фотографиями были похищены три больших графических портрета Немцова. Я написала заявление в полицию о хищении работ, оценив ущерб в 9000 долларов. Немотря на то что нападавшие были сразу же задержаны, полиция их отпустила. Затем я и другие дежурные, пострадавшие от нападения, написали заявления в полицию с требованием возбудить уголовное дело. Через некоторое время мы все получили отказ в возбуждении дела.

Дежурные, охраняющие мемориал, стоят на Большом Москворецком мосту круглосуточно в любую погоду, в дождь, ветер, снег, жару, холод... Самые стойкие из них стоят на Мосту с марта. Это Игорь Гордеев, Любовь Сергеева, Виктор Коган. Эти люди держат вахту на мосту уже 273 дня!

Я тоже дежурю на Мосту время от времени. с 14 апреля по 14 июля я каждый день ездила на Мост, чтобы привезти туда новый портрет Бориса Немцова, сфотографировать дежурных, а в том случае, если на Мосту вместо двух или трех дежурных оказывался лишь один человек, я оставалась дежурить вместе с ним, пока кто-либо не придет на смену нам. Таким образом, я отдежурила на мемориале не меньше 300 часов.

Я продолжаю рисовать Немцова, я буду рисовать его до тех пор, пока заказчики убийства Бориса Ефимовича не будут арестованы и не предстанут перед судом. Последние мои портреты Немцова я рисую карандашом и собственной кровью из пораненных пальцев.

В Екатеринбурге открылся Ельцин-центр, а в московском «Мемориале» работает выставка «Воронка времени "Ч": 1994-1995. Поиски выхода из тупика войны». Текстов тут гораздо больше, чем фотографий и прочих наглядных экспонатов, ее нужно читать. Заголовки газет, подписи под документами, обращения и письма погружают в атмосферу тех дней, когда общество жило еще надеждой остановить кошмар чеченской войны, когда людьми не овладел еще паралич безнадежности.

Говорят, в Екатеринбурге развернута роскошная экспозиция о той эпохе перемен, когда истосковавшееся по гражданским правам общество пьянил ветер свободы. Вот только не знаю, каким образом представлена там тема войны в Чечне, да и представлена ли вообще.

На выставке, открывшейся в «Мемориале», во всей полноте отражена именно эта страница эпохи Ельцина. Гражданский протест против войны в Чечне, миссия Ковалева в Грозном, миротворческие конференции, Марш мира - общество противостояло этой безумной войне, но сил y него не хватило, чтобы предотвратить такие трагедии, как штурм Грозного, спецоперация в Самашках, события в Буденновске. Между тем войны в Чечне можно было бы избежать, если бы ценности свободы, прав человека и человечности имели для руководства страны хоть какое-то значение.

Конечно же, парадоксально смотрелся на открытии Ельцин-центра в Екатеринбурге такой ансамбль: «Мы сбросили ярмо тоталитаризма» - цитата из Ельцина на стене - и высокопоставленная парочка, усердно страну к тоталитаризму возвращающая.

Парадокс вполне может объяснить экспозиция, размещенная в коридорах «Мемориала». На выставке представлен только начальный период войны в Чечне - с декабря 1994 года по июнь 1995-го. Но внимательное знакомство с этими материалами вполне объясняет случившееся со страной в последующие 20 лет, вплоть до сегодняшнего дня.

Планировалась дискуссия: чем стала для российского общества чеченская война? Почему прочный мир так и не был достигнут?

Однако дискуссия не состоялось. Время, отведенное на нее, занял довольно живой рассказ Сергея Ковалева, Валерия Борщева и Олега Орлова о событиях, свидетелями и участниками которых они были. Предварили его слова главы Правозащитного центра «Мемориал» Александра Черкасова о том, что многие сегодня склонны видеть предопределенность трагических событий (а эта мысль напрашивается сама собой при погружении в тему войны в Чечне) и вздыхать о горькой нашей участи, вместо того чтобы пытаться хоть что-то делать для предотвращения зла.

Другой реальный результат, дополнил Олег Орлов, это защита военнопленных, составление списков. Так, группа Ковалева вывезла из подвала Рескома в Грозном в январе 1995-го восемь военнопленных - тоже реально спасенные жизни.

И третий результат - это предание широкой огласке правды о происходившем в Грозном зимой 1994-95-го.

Конечно, при упоминании о подвиге группы Ковалева, пытавшейся под бомбежкой в Грозном наладить миротворческий процесс, приходят на память и другие имена. Это и бывший политзаключенный Андрей Миронов, погибший под Славянском в мае 2014 года, который не вылезал из грозненских подвалов практически все время боев. Это и Надя Чайкова, убитая в Чечне весной 1996 года, которая также находилась с самого начала войны в Грозном, публикуя в «Общей газете» правду об этом безумии. Это и Виктор Попков, расстрелянный в Чечне весной 2001 года, который с декабря 1994 года находился в Грозном. Сохранился пропуск, подписанный ему Масхадовым, с помощью которого он один вывез из подвала Рескома группу российских военнопленных, а потом в течение всей первой войны организовывал обмены военнопленных и участвовал в переговорном процессе. Тогда же в Грозном находилась небольшая группа совсем молодого Андрея Каменщикова, работавшего под эгидой организации «Международное ненасилие», которая вывозила из районов обстрела раненых и больных, стариков и детей.

Я думаю, таких спасателей, миротворцев и неравнодушных журналистов было немало тогда в том убиваемом Грозном, и можно надеяться, что когда-нибудь подобные свидетельства будут собраны воедино. В группе Ковалева было несколько бывших политзаключенных, включая и самого Сергея Адамовича, которые в годы советских политических репрессий поддерживали традицию нравственного сопротивления тоталитаризму. Так и сопротивление войне оказалось прежде всего нравственным подвигом. Физически же добрый порыв души перед гусеницами танков оказался бессилен.

Вот лишь один эпизод. В январе 1995-го волонтеры «Международного ненасилия» вывезли из Грозного русскую женщину с дочкой, тяжело раненной в ногу. Главу их семьи убило случайным снарядом во дворе дома. Эта женщина писала письма в период между войнами о тяготах жизни в чужом полуподвале в центре Грозного - ее собственный дом был разбомблен. Когда началась вторая чеченская война, я попыталась ее разыскать, но письма оставались без ответа. Наташа Эстемирова на мои просьбы отвечала, что не может найти этот адрес и, возможно, указанной улицы уже не существует. Только в начале января 2003-го я узнала от старосты грозненской церкви, что Галину Николаевну Гребцову ей удалось устроить в дом престарелых где-то в Ставропольском крае, а ее дочка Дина погребена под обломками дома вместе с бабушкой, приютившей маму и дочь в период между войнами в том самом полуподвале.

Сергей Ковалев и Валерий Борщев рассказали о том, что колонна автобусов с боевиками, в которой они оказались в качестве добровольных заложников после освобождения Буденновска, чудом не была разбомблена с воздуха: операция такая намечалась, несмотря на данные на высоком уровне клятвы и гарантии. А Ельцин однажды прилюдно выразился бранным словом о Сергее Степашине, тогдашнем директоре ФСБ, за то, что тот не уничтожил эти автобусы вместе с депутатами-заложниками.

Что ж удивляться после этого «Норд-Осту» и Беслану, «Курску» и всей второй чеченской, оказавшейся в разы страшнее первой, а также политическим репрессиям, удушению свободы слова. Что ж удивляться и тому, что Ельцин назначил своим преемником именно Путина, прекрасно понимая последствия такого назначения.

Политик, для которого жизнь человека - ничто, не может быть глашатаем или гарантом каких бы то ни было прав и свобод. Против нечестных выборов следовало протестовать в 1996-м, а не 15 лет спустя. И наивно удивляться теперь контрасту эпох в связи с открытием Ельцин-центра. Его практически-то и не было - этого контраста.

Cегодня мне присудили штраф в тридцать тысяч рублей по "сепаратистской" статье. По нашим суровым временам могло быть и хуже. Меня беспокоит, что в Москве и других регионах сейчас могут быть такие же процессы: у других людей могут быть более серьезные последствия, чем у меня. В сегодняшней обстановке люди могут получить немалые сроки.

Обвинение было сфабриковано, никаких серьезных сепаратистских призывов в моем выступлении на митинге не звучало. Я лишь высказал свое мнение, а они перевернули мое выступление с ног на голову, как будто бы я требовал отделения Карелии. Но власть есть власть...

Я благодарен общественности за поддержку. Мне пишут и звонят, в том числе из Москвы. На сайте в интернете появилось много новых друзей, которых я даже не знаю лично. Сейчас мы после суда зашли выпить кофе, и ко мне подошел незнакомый молодой человек, предложил две тысячи рублей. Мне, конечно, неудобно - как будто я с протянутой рукой, - но это говорит о том, что люди поддерживают не только меня, но и оппозицию, которая сейчас развернулась здесь, в Карелии. Раз люди со мной солидарны - значит, я действительно делаю что-то нужное. А без внимания общественности до власти не достучишься.

Я очень благодарен адвокату Дмитрию Динзе, большому профессионалу и порядочному человеку, который предложил свою помощь и приехал из Санкт-Петербурга, вместе со своей супругой (тоже юристом), присоединившись к моему адвокату Наталье Кудриной.

Пресса - молодцы и работали хорошо, но телевидение молчит. Может быть, им это неинтересно? Если бы было телевидение, можно было бы показать, как живут люди, в каком состоянии дома, какая у нас безработица, некоторые буквально голодают. Наше карельское телевидение показывает лишь ту поверхность, которая удобна господину губернатору Худилайнену. К сожалению, в газете не покажешь так, как можно было бы показать по телевидению. Может быть, Путин бы увидел, что творится у нас в Карелии. Выделяют немалые деньги, но куда они деваются? Почему молчат Следственный комитет, прокуратура, ФСБ? Кругом коррупция, а они молчат. Схватились только за Заваркина. Видимо, сейчас им выгодней раскручивать политические дела, чем уголовные.

Сейчас будем разбираться с моими заблокированными счетами. У меня кое-что остается на карточках, и можно было бы из этих средств заплатить штраф. А судья говорит: "Я даже не знаю, мы не блокировали". Теперь придется разыскивать, кто конкретно блокирует эти счета, где находится этот Росфинмониторинг. Или ходить с протянутой рукой?

Хорошо, что мне оставили депутатский мандат и я продолжу свою депутатскую деятельность. В ближайшее время буду ставить фильм "Поселок" о небольшом поселке лесозаготовителей Вегарус, где выживают восемьдесят брошенных и никому не нужных семей. Когда я туда приехал, я не поверил, что так могут жить люди... Хочу показать, что там делается.

Для того чтобы понять, как напряжены нервишки российской власти, не обязательно, как раньше, прикладывать ухо к кремлевской стене. Гудит по всей стране. Но аукнется нам всем не Сирия, а все тот же Крым и Донбасс. Достаточно проехаться сопредельными с Украиной областями, где для проверки останавливают каждого третьего водителя, а в мотелях и гостиницах строгий контроль не только за приезжими с Кавказа и Средней Азии, но теперь и за украинцами. И если раньше буферной зоной между «мирной» Чечней и остальной России было Ставрополье, то теперь, похоже, такими буферами стали Брянская, Белгородская, Воронежская и Ростовская области.

В такой зоне мастера интриг, эти тонкачи из администрации президента, и затеяли судебный процесс по делу Надежды Савченко. Выбрали не просто глухой угол Ростовской области, а издевательски близкий к украинской границе. Путь туда хоть и дальний, но маршрут известен: сначала до Каменска-Шахтинского, оттуда на автобусе всего 30 километров - и Донецк, там, где пропускной пункт Изварино. Сложнее задача: как попасть на само заседание? На сайте районного суда информация по делу Савченко дается только постфактум. Это против правил, но таковы законы жанра, когда засекречивают несекретное. Остается только ехать наобум и определяться на местности.

На местности, и правда, все куда виднее: здание суда, по периметру обвязанное ленточкой, как место преступления? несчастного случая? Несколько постов полиции, что еще на подходе к дверям сортируют народ. Да черт с ними, главное, во внутреннем дворе стоит особого вида автозак, значит, Надю привезли и заседание состоится. Теперь попробуем пройти фильтр: «Не положено!», «Зачем вам Савченко?», «А вы кто такая?». Неожиданно для самой себя отвечаю: «Родственница». Была слабая надежда на графу в паспорте о месте рождения. И она оправдалась. А тем, кто собирается уличить в лукавстве, а то и во лжи, отвечу: в такие времена украинцам только и остается, что быть друг другу братьями и сестрами. И тетками тоже.

Ну а дальше все пошло не так нервно. Пропустили сначала на крыльцо, потом судебные приставы через турникет, а еще внесли в особый список. Что, обозначили как родственницу? Теперь осталось только ждать, заседание начнется в 11:00. К этому часу подтянулись адвокаты, немногочисленные журналисты, сотрудники украинского консульства из Ростова. Никакой посторонней публики, собственно, ей негде и разместиться в небольшом зале на трех коротких скамейках. Да еще под надзором сторожевиков с надписью на спине "ФСБ". Это чтобы никто не усомнился, в чьих руках вся сила российской репрессивной машины.

Что до собственно судейского антуража, но все традиционно: справа - прокуроры, слева - стол адвокатов. За их спинами клетка с подсудимой. Непривычно только для нынешних времен видеть судейскую тройку, но для советских - в самый раз. Правда, в отличие от той поры, прокуроры выглядят мелко и зажато, что и немудрено на фоне столичных штучек - брутального Марка Фейгина и аристократичного Ильи Новикова. К тому же защитник Фейгин отличается специфическим юмором и часто использует словечко «абортировать», что в юридическом смысле, наверное, должно означать "изъять", "урезать" и т.п. И как с таким состязаться? А с белоснежными манжетами Новикова? Что любопытно, такими же недалекими служаками выглядят прокуроры и в других процессах с политической подоплекой.

А в тот день, 19 ноября, состоялось не рутинное заседание, а представление вещественных доказательств по делу. А это, как известно, важнейший и определяющий этап в судопроизводстве. Доказательств по обвинению Надежды Савченко в пособничестве убийству российских журналистов было два картонных ящика. Надо сказать, обозрение доказательств - муторная процедура: сначала нужно вынуть из ящика запечатанные пакеты, затем разложить на столе в порядке очередности, но прежде чем вскрыть, требуется огласить надпись на упаковке. Читал прокурор невнятно, путаясь, будто не знал, что это такое может быть в пакете. Знала старший лейтенант Савченко. Не только знала, но давала каждому предмету четкую и точную характеристику.

Она же прошлась и по поводу резиновых перчаток, которые собирался натянуть прокурор перед тем, как вскрыть пакет с одеждой подсудимой: «Я уж подумала, боитесь заразиться украинской национальной идеей». Но что доказывают носильные вещи: камуфляж, тельняшка, американские берцы? А телефонные аппараты? Или наличие у офицера Савченко пистолета? Разве она скрывала, что да, офицер Национальной гвардии Украины? Она была вполне откровенна в своих ответах и когда под видом интервью ее допрашивал некий российский журналист. Или офицер ФСБ? Эта запись и была представлена на обозрение суда.

Затем пришел черед того, что осталось на месте гибели несчастных российских журналистов: фрагменты рубашки, остатков ремня, лямок рюкзака, покореженная тренога от телекамеры. Но все это демонстрировалось равнодушно и без особых пояснений. На этом материальные свидетельства, похоже, иссякли. И в ход пошли «доказательства» иного рода - эфемерные: нечитаемый скриншот интервью бывшего командира батальона «Айдар» Мельничука, запись с брифинга бывшего губернатора ЛНР Валерия Болотова и как далее.

Бывший губернатор говорил о Савченко общими фразами, правда, под конец взял и ляпнул: мол, при ней нашли снайперские карты. Подсудимая тут же с усмешкой парировала: «Объясните мне, что такое снайперские карты?» А наличие такой «карты» понадобились для вящей убедительности. В момент задержания сепаратисты объявили Савченко снайпером. Надо же было кому-то отвечать за нелепую смерть гражданских лиц, не самим же ополченцам. Это ведь они доставили в район боя необстрелянных журналистов, чтобы те запечатлели потери украинцев в живой силе и порадовали кремлевских товарищей.

А когда выяснилось, что пленная женщина - летчик, сепаратистскому счастью не было предела: такую матерую волчицу заловили! Доложили в Москву, там тоже оценили добычу: это куда круче снайпера, что щелкает противника поштучно, этот работает по площадям. Жаль, летчица оказалась без самолета, пришлось делать из Савченко наводчицу артиллерии. Ничего что это отдельная воинская специальность, прокурорским следователям приказать - они «обучат». А уж доводы адвокатов - Савченко взяли в плен раньше, чем погибли журналисты, - отмести и того проще. Кто же в российских судах обращает внимание на аргументы защиты.

Вот только из того пальца, откуда жмут доказательства вины, ничего существенного добыть не удалось. Как не удалось склонить Надежду к признательным показаниям, а тем паче к покаянию. Эта девка-огонь задала кремлевским штукарям жару и смешала все карты на громкое пропагандистское шоу. Теперь только и остается, что тихой сапой завершить процесс подальше от столицы. Но не сомневайтесь, Надя Савченко выдержит и всю тяжесть судебного следствия, и тяжесть судебного приговора. Нет, она отнюдь не солдафон в юбке: небольшого роста, руки маленькие, пальцы тонкие, но что касается характера, то он у нее вполне генеральский.

На суде она ведет себя точно так же, как Платон Лебедев в ходе процесса по делу ЮКОСа. Решительно, жестко и непримиримо. А если к этому прибавить еще женскую эмоциональность! Свои замечания, часто хлесткие, Надежда делала, не сверяясь ни с каким записями; судя по всему, в голове у нее полный порядок. Чем и раздражает прокуроров донельзя. Они-то не отличаются ни железной логикой, ни такой убежденностью. Впрочем, как и все российские прокуроры. Наши прокуроры не обучены доказывать, они натасканы давить.

К слову, председательствующий суда в тот день был благодушен и замечаний Надежде по поводу ее ироничных реплик не делал. А в коротких перерывах фээсбэшники не мешали подсудимой разговаривать с дипломатами. Надя посетовала, что в тюремной библиотеке нет серьезных книг. Спрашиваю: «Так, может, прислать?» - «Нет, нельзя. Запретили». А украинский консул Александр Ковтун показал книгу "Сильное имя Надя" и подтвердил: «Не разрешают передать даже эту, ее собственную». Почему-то тюремщики, если что и запрещают, то в первую очередь именно книги. Это как к наказанию прибавлять еще и оскорбление.

Так что поблажки, коих подсудимая удостоилась на том заседании, похоже, случайны, они вовсе не признак скорой перемены участи. Но пока российской власти не до Надежды Савченко. Российский дракон под видом главного борца с терроризмом ракетно-космическим способом пытается занять господствующие высоты в мировом пространстве. И, само собой, неизбежно получит изрядных пенделей, и хорошо, если только по мордасам. А за все унижение от мирового интернационала власть отыграется на родных просторах. Ох, отыграется! Одной из мишеней и будет Надежда Савченко. И тогда не помогут ни самые блестящие адвокаты, ни мужество самой подсудимой. А за стойкость еще и срок набавят.

Сфальсифицированные дела в России никогда не кончаются оправдательным приговором. В таких делах власть идет до конца, даже во вред себе. Но ведь приходит конец и самой преступной власти. Законы биология тем и хороши, что беспощадны. Только на это вся надежда.

За последние пятнадцать лет мониторинга трудовых протестов ничего подобного нынешним выступлениям дальнобойщиков не было. Масштабы этого протеста впечатляют. При этом в последние годы мы фиксировали рост количества трудовых протестов. В сентябре этого года зафиксировано 34 трудовых протеста, а в целом за девять месяцев - 295 протестных акций. Это больше, чем в любом из предыдущих семи лет наблюдения.

Мы ожидали, что рост мелких локальных протестов должен был закончиться чем-то подобным, но, разумеется, не могли предсказать выступления именно дальнобойщиков и именно в ноябре - хотя и зафиксировали их первые заявления в октябре. Это были устные предупреждения, которым власти не вняли, и в итоге началось то, что началось, - и это было закономерно.

Пожалуй, нынешние события можно сравнить с выступлениями пенсионеров во времена монетизации льгот. Разница в том, что пенсионеры защищают свое социальное положение. А работники защищают свои права как работников. Правда, здесь возникает вопрос: можно ли считать дальнобойщиков работниками в чистом виде? Многие из них оформлены как индивидуальные частные предприниматели. Мы не в первый раз сталкиваемся с подобными практиками: это и водители маршрутных такси, которые часто в разных городах устраивают забастовки, это и продавцы на рынках. То есть это предприниматели, которые одновременно являются и работниками.

Когда я обсуждал с коллегами, как к этому относиться, мы пришли к мнению, что их "предпринимательство" вынужденное и формальное. От этого они не становятся бизнесменами, оставаясь работниками, маскирующимися под предпринимателей. Поэтому мы и рассматриваем их выступления как трудовой протест. Его специфика и в том, что здесь нет конкретного работодателя. В итоге их протест адресован не конкретному управленцу или собственнику, а тем, кто устанавливает правила игры. Это одно из условий, обеспечивающих массовость.

При этом и дальнобойщики, и все остальные профсоюзы обычно подчеркивают, что они готовы работать в рамках существующей политической системы и даже законодательства. Речь идет о выступлениях не против власти, а против изменений, негативно повлиявших на их жизнь и работу.

Есть устойчивое мнение, что бунт в России возможен, только если людей сильно обидят. И здесь дальнобойщиков сильно обидели. Во-первых, нам в России вообще непонятна идея платной дороги, то есть новые правила сильно противоречат нашим социокультурным стереотипам. Во-вторых, и без новой системы существует дорожный налог, который дальнобойщики платят. И третье - то, что там фигурирует частный интерес Ротенберга. В то время как нововведениям был придан характер стратегического проекта, связанного с безопасностью дорог, один бизнесмен, находящийся в политическом фаворе, получил доступ к этим деньгам. В итоге получается, что берутся деньги за дорогу, причем уже второй раз за то же самое; деньги частично идут в частный карман; а еще и дороги у нас ужасающем состоянии. И четвертое - вводится контроль за передвижениями дальнобойщика. Но не может дальнобойщик всякий раз спланировать свой маршрут, измеряющийся тысячами километров, - в пути маршрут может меняться. А это уже будет считаться нарушением.

Все это и породило ощущение глубочайшей несправедливости.

У дальнобойщиков нет единой структуры, единого профсоюза, единого лидера. В результате непонятно: если карать, то кого? Работает уже известная тактика, когда есть недовольная масса, из которой нельзя кого-то выделить. Это своеобразное средство защиты в условиях, когда протест может быть опасен. С другой стороны - это очень скоординированная группа. Люди которые знают, что такое риск и что такое отстаивать свои интересы.

Есть особенности у дальнобойщиков из Дагестана. Там высокая безработица. А работа на транспорте - это для мужчины традиционно достойное дело, и многие мужчины зрелого возраста зарабатывают именно этим. И если жители других регионов могут подыскать себе что-то другое, то в Дагестане это может быть единственным спасением от безработицы, и в итоге солидарность у них выше.

Изучая в динамике реакцию власти на протесты, мы видим растерянность. К такому массовому протесту власть оказалась не готова. Понятно, что силой здесь действовать нельзя, а как действовать не силой, никто не знает, потому что нет традиции диалога с работниками, да и с другими протестными группами тоже. Власти назвали назвали происходящее "некоторыми шероховатостями при внедрении новой системы". Но на шероховатости это уже не похоже. Наверное, власти надеются, что дальнобойщики побузят и все затихнет. Возможно, они и правы, потому что такой неорганизованный протест склонен к быстрому затуханию и на долгие сроки не рассчитан. У них есть отдельные структуры, но их влиянием все дальнобойщики в целом не охвачены. Но как только у них появятся единые структуры, они тут же окажутся под давлением.

Как бы ни закончился этот конкретный конфликт, количество протестов будет расти. Основная причина возникновения протестов в этой сфере - сокращение числа рабочих мест, увольнения. Когда мы рассчитывали факторы, влияющие на количество протестов, на первое место вышла безработица. Когда уменьшается количество рабочих мест, с каким-то лагом растет количество протестов. Как только люди чувствуют, что могут потерять рабочие места, они начинают бороться за свои права. Пока есть рабочее место хотя бы с низкой зарплатой, люди готовы терпеть. А когда увольняют соседа, когда увольняют из соседнего цеха, тогда становится понятно, что уже край.

А безработица сейчас растет.

Сегодня Верховный "суд" РФ оставил без изменений чудовищный приговор в отношении Олега Сенцова и Александра Кольченко - 20 и 10 лет строгого режима соответственно. Одиночные пикеты солидарности с политзеками проведены повторно в Нижнем Новгороде, на пл. Театральной.

(на фото - автор  и Дмитрий Калинычев)

Во время большого "Болотного процесса" (я был на нем в составе защиты) и после меня часто спрашивали: "Ну а что же защита? Неужели они не могли представить убедительных аргументов в защиту ребят? Там же все ясно, как белый день!"

Сейчас по новой статье 212.1 судят людей за "неоднократные" задержания на пикетах и прочих акциях. Судят уголовным судом, срок - до пяти лет. Судят 75-летнего Владимира Ионова и 33-летнего Ильдара Дадина, мать несовершеннолетнего ребенка Ирину Калмыкову, ждет суда Марк Гальперин.

В деле Ионова четыре задержания. Он принципиальный "одиночник". Выходит на пикеты только один, с нарисованными собственноручно плакатами. Одиночный пикет не требует согласования. Единственное, как можно нарушить закон (даже сегодняшний неконституционный и репрессивный закон о митингах), - если с тобой рядом встанут другие люди. Тогда пикет перестанет быть одиночным. Ионова не раз задерживали за то, что рядом с ним в какой-то момент пристраивался провокатор с бумажкой. Когда такое происходит, "одиночник" старается поскорее отойти в сторону и убрать свой плакат. Но Ионов не успевал - задерживали мгновенно. Хотя по закону полицейский сперва должен предупредить о нарушении и дать время на его исправление. Никто не предупреждал.

В суде, конечно, они говорят, что предупреждали, но он не послушался. При всех эпизодах присутствовали свидетели - соратники Ионова, наблюдавшие со стороны. Специально наблюдавшие - чтобы свидетельствовать, если что случится. Есть фотографии и видеозаписи, на которых он стоит в гордом одиночестве.

И вот в суд приходят люди и рассказывают, как было на самом деле. Говорят, с какой стороны подошел и как выглядел провокатор, сколько времени (секунд) прошло до задержания. Говорят, что провокаторов тоже задерживали, доставляли в ОВД, но потом они куда-то испарялись. В полицейских протоколах их нет. Судья внимательно людей слушает. Уточняет детали. Все как положено.

На прошлом заседании выступала свидетельница, снимавшая заодно на видеокамеру. Она об этом рассказала суду, описав, что снимала, зачем и как. Сегодня адвокат Ольга Чавдар собиралась приобщить к делу эту видеозапись.

Адвокат подготовила документы:
- адвокатский запрос к автору видеозаписи;
- адвокатский протокол добровольной передачи видео автором адвокату;
- протокол опроса автора обо всех деталях съемки (когда, где и чем снято, как скачано и перезаписано и т.д.);
- протокол осмотра флеш-карты и ее содержимого. Она подробно описана во всех документах (номер, цвет и т.д.).

Гособвинитель Воеводина сразу вскочила и повергла всех в шок. Оказывается, "обвинение предоставило достаточно доказательств вины Ионова" и все остальные материалы считает избыточными и ненужными. То есть она нарушила сразу два закона: произвела оценку доказательств (что имеет право делать только судья при вынесении приговора) и предложила лишить человека права на защиту. С точки зрения здравого смысла это звучит не менее дико: "нам для обвинения больше материалов не нужно". Простите, а для защиты теперь вообще нельзя ничего предъявлять?

Что же судья Леонид Гарбар? Он не сделал замечания прокурору за грубое нарушение процессуального кодекса. Он отказал адвокату в приобщении видео и документов. Только с другой формулировкой. "Свидетельница уже была допрошена накануне и все описала. Она сама сказала суду, что снимала Ионова с перерывами, поэтому запись ничего не докажет. Нет возможности проверить подлинность видеозаписи". Все.

А что будет со свидетельскими показаниями? Я знаю заранее. В приговоре суд скажет, что они являются друзьями обвиняемого и, значит, заинтересованными лицами. Поэтому суд подвергает сомнению их показания. Видео в деле нет, проверить ничего невозможно. Так же было и в "Болотном деле". Есть еще вопросы к адвокатам?

P.S. Я хотел было найти в сети фотографию судьи Гарбара. Но ее нет. Судей снимать нельзя.

Вчера Киевский районный суд Симферополя рассматривал жалобу журналиста Лили Буджуровой на действия следователя ФСБ Олега Гурьевских, не допустившего адвоката, то есть меня, в помещение, в котором проводился обыск. И прокуратура, и представители ФСБ утверждали, что следователь никаких препятствий мне не чинил. Судья Виктор Можелянский, не допросив свидетелей, вынес решение о том, что оснований для признания действий следователя незаконными нет, поскольку он лично мне ничего не запрещал.

Когда был обыск, я находился за калиткой дома, на улице, и дорогу мне преграждали вооруженные люди. Когда я представился, они попросили подождать, но, посоветовавшись, меня не пустили. Мне было очевидно, что они совещались со следователем (объективности ради нужно оговориться, что я не слышал, чтобы они называли следователя по имени-отчеству). Всей оперативно-следственной группой руководит именно следователь. Не может быть, чтобы он был сам по себе, охрана и оперативники сами по себе, а понятые сами по себе. Разумеется, принципиальные решения, в том числе вопрос о приглашении адвоката решает только он.

Мы просили допросить свидетелей, которые могли бы дать исчерпывающие показания, в том числе сотрудников ФСБ. По поводу сотрудника ФСБ Лазаренко судья ответил: "Не будем отвлекать человека от работы"(!). А невозможность допроса самого Гурьевских судья обосновал его болезнью, хотя его можно было допросить и после выздоровления.

Одним из свидетелей могла бы быть сестра Буджуровой Арза Кайбуллаева, которая с начала и до конца обыска находилась в доме. Но судья и прокурор обосновали отказ тем, что она родственница и является заинтересованным лицом. Но Арза все-таки была непосредственным очевидцем, и по закону в суде могут выступить любые свидетели, которые были очевидцами событий, независимо от того, заинтересованы они или нет. Судья должен вызвать и допросить участников процесса, а потом уже в совещательной комнате может оценить правдивость и объективности этих показаний.

Никаких разумных оснований для отказа судья не привел. Он лишь сказал что допрос свидетелей "нецелесообразен", добавив, что "и так все ясно". Не позволил судья и посмотреть видеозапись, на которой зафиксирован обыск, - в той части, где записан разговор между мной и Гурьевских.

По моему глубокому убеждению, судья заранее принял решение об отказе в удовлетворении жалобы Лили Буджуровой и сделал все возможное, чтобы в данном деле не оказалось "неправильных" показаний и иных доказательств. Вместо того чтобы быть беспристрастным арбитром, судья Можелянский открыто поддержал позицию ФСБ, не утруждал себя даже созданием видимости объективного рассмотрения дела. В ходе заседания я заявил судье отвод - и он, конечно, отказал.

При этом сам обыск у Буджуровой проходил в корректной форме. Не было хамства или попыток что-нибудь подкинуть. Все изъятые вещи сразу же вернули. Казалось бы, все чинно и благородно: чего обжаловать? Но сама практика недопуска адвоката в помещение, где проводится обыск, сейчас стала порочной нормой. Любой следователь считает, что захотел он - допустил адвоката, захотел - не допустил. А ведь сейчас в Крыму происходит много незаконных вещей: при обыске людям могут подбросить все что угодно. Хамство и необоснованное применение силы при обысках тоже ни для кого секрет.

Но если следователь не нарушает закон, то дополнительный очевидец законности следственных действий ему только полезен. Он имеет возможность и судье и прокурору сказать - смотрите, были понятые, был адвокат, и все подтверждает законность следственных действий.

Мы намереваемся дойти до Верховного суда, чтобы получить окончательный ответ на вопрос: гарантирует ли государство человеку право на юридическую помощь в соответствии со статьей 48 Конституции?

Суд - публичное место, сюда может войти каждый. Суды бывают разные. В новом и просторном здании Преображенского суда, например, чистые туалеты и кофейные автоматы. И на входе лишь вежливо осведомляются, есть ли запрещенные к проносу предметы. Но чтобы по-настоящему почувствовать, как должны по-русски соотноситься гражданин и государство, надо побывать в суде Басманном.

Здесь лишь одна категория граждан чувствует себя хозяевами - судебные приставы. Они тут повсюду, в выглаженной черной униформе, тяжелых "берцах" и заломленных беретках, при полной амуниции: бронежилет, рация, наручники, пистолет под мышкой. Досмотр на входе соответствует: заставив высыпать все из сумки, обшарив все ее микроскопические отделения, прощупав карманы пальто, мне напоследок предложили задрать штанины и обласкали ручным металлоискателем. У девушки-коллеги "зазвенела" застежка лифчика между лопаток. Не смущаясь, пристав прощупал рукой ее спину. Коллега предложила снять трусы и присесть - так положено в тюрьме.

В Преображенском судят Владимира Ионова, в Басманном - Ильдара Дадина. Антураж разный, но суть процессов одинакова: обоих судят за неоднократные (и незаконные) задержания на одиночных пикетах и митингах. Вот как выглядел сегодняшний день в Басманном.

Суд одного за другим допрашивает свидетелей обвинения - полицейских, которые задерживали Дадина на разных акциях. Я дословно записал показания полицейского Георгия Иванова. Остальные свидетели выглядели примерно так же. "Дадина доставили от памятника Жукову за несанкционированный пикет с группой граждан". - "По какому случаю пикетировал?" - "Не помню". - "Сколько человек было с ним?" - "Не помню". - "Транспарант был только у Дадина или еще у кого-то?" - "Не помню". - "Его задержали одного?" - "Не помню". - "Когда это было?" - "Не помню". - "Ну хоть в какое время года?" - "Кажется, весной. Или зимой". - "Вы видели совершенное им правонарушение?" - "Нет".

Прокурор - молодая женщина с хорошо поставленным уверенным голосом и распущенными светлыми волосами - начинает злиться. По ее ходатайству зачитывают показания Иванова на следствии. Там все старательно расписал казенными фразами следователь (полицейские так разговаривать не умеют). Оказывается, все происходило 23 августа. Прокурор (наставительным учительским тоном): "Ну теперь вы вспомнили, наконец, что дело-то летом было? Вспомнили, что вы составили протокол в соответствии с законом и объяснили Дадину его права?" "Да", - выдавливает из себя "свидетель".

Потом наступает черед Дадина. Каждому полицейскому он задает один набор вопросов. Это не по делу, он их просто просвещает. Таков Ильдар.

"Вам известна статья 15 Конституции, говорящая, что Конституция имеет верховенство над всеми законами?" - "Да". (неуверенно) - "Вам известно, что по статье 31 Конституции граждане имеют право собираться мирно и без оружия, проводить собрания, митинги и т.д.?" - "Да". - "Я был без оружия и мирным?" - "Да". - "За что вы меня задержали?" - "За нарушение федерального закона 54 о митингах". - "Вы видите противоречие между Конституцией и этим законом?" - "...Нет! Вы, конечно, мирно, но ведь нарушили закон о митингах!" Так отвечают все.

Был только один - постарше и поумнее, командир ОМОН. И он уже уволился. На последний вопрос Ильдара он ответил иначе: "Ну я согласен, согласен, но..." И развел руками. Еще он сказал дивную фразу: "Нам дают указания - мы их задерживаем". Это при том, что он командовал нарядом и сам должен был принимать решения. Кто им "указывает", осталось невыясненным. Еще он сказал: "Я каждый день задерживал кучу народу - как все упомнить?"

Правда, и он соврал. Сказал, что Дадин в тот день стоял с плакатом, а на самом деле его задержали, как только вышел из метро, еще и не успел ничего. А потом его избили в автозаке.

Но вдруг все изменилось. На свидетельское место вызвали отца Ильдара. Я слышал о нем только, что на следствии он дал показания против своего сына. Тяжелой походкой, прихрамывая, вышел пожилой невысокий коренастый человек с седыми волосами до плеч, бородой и благородным восточным лицом. Он был в черном костюме, из-под которого единственным ярким пятном светилась красная рубашка. Заговорил с трудом.

"Мы с сыном не общаемся много лет, хотя живем в одной квартире. Год назал приходили двое с удостоверениями, сказали, что сын на Майдане. Потом звонил следователь, сказал, что я должен приехать, потому что от этого зависит, где будет сын сидеть - в тюрьме или дома. Он показал мне видео, как Ильдар дает интервью на каком-то вокзале. Потом - разные задержания. Я говорю: он же не сопротивляется, какая тут уголовка? Но он объяснил статью.

У нас трое сыновей, мы с детства гордились Ильдаром, был примерный ребенок, старался в школе. Учитель говорил, что у него есть стержень. Мы еще с детского сада, когда уходили, оставляли дом на него - деньги, все. Хотя он не был старшим. Спортом занимался, был чемпионом Подмосковья по боксу. В институт поступил бюджетный. Всем помогал всегда. Унаследовал мои черты.

Потом начал ходить на демонстрации. Не работал. Друзья его? Они мне не интересны. Не уследил я. Я пожилой, живу при восьмом правителе. Путин - это, я считаю, для страны повезло. Его бы (Ильдара) черты - в нужном направлении, чтобы место в жизни занять... Увы, думаю, он запутался. Мне как отцу это жаль".

Простая человеческая речь, наполненная горечью, изменила все в зале. Приставы, которые еще недавно пытались вытащить под руки мать Ильдара за то, что у нее зазвенел телефон, притихли. Прокурор, забыв про злобную настырность, мягко напомнила ему, что он может остановиться, если ему трудно, и не отвечать "по 51-й статье". "В общем, вы его положительно характеризуете?" - подсказала судья.

Ильдар задал отцу единственный вопрос: "На допросе Вы сказали, что я занимаюсь политикой с 2005-го. Почему?" Оказалось, что следователь просто обманул старого человека. Отец спросил его (запамятовал), когда были события на Болотной, потому что именно с тех пор Ильдар "увлекся политикой". Следователь ответил, что в 2005 году. Так и записали. Еще в тех показаниях записано, что Ильдар "участвовал в антиправительственных демонстрациях в Киеве". Отец знал об этом, слышал, как Ильдар рассказывал другим домашним. Следователь тоже это знал. Спросил отца - тот подтвердил. Такие показания. К статье, по которой обвиняют Дадина, не имеют никакого отношения.

Потом мы вышли из зала и, хотя рабочий день в суде еще не закончился, приставы начали животами вытеснять нас к выходу, как на митинге. И все вернулось на свои места.

Все чаще долетают до нас сообщения по одной неприятной теме: Украина не желает предоставить убежище политическим эмигрантам из России.

Сегодня это известие от Павла Шехтмана, давно уже бьет тревогу Алексей Ветров, не желают пока публично называть свои имена другие друзья. Нетрудно догадаться, что не от хорошей жизни покинули они родину, поскольку молочными реками и кисельными берегами Украина пока похвастать не может.

Зимой 2011-2012-го они наивно пытались повторить в России Майдан - помнится, палатку в центре Нижнего Новгорода на площади разбили, с полчаса продержались. "Революцию достоинства" восприняли как свою, веря, что украинский пожар рано или поздно похоронит и путинский режим. Поэтому при нарастающей угрозе своей личной безопасности свалили не в далекие палестины, а поближе к Киеву. Рассматривали Украину как временное пристанище, как плацдарм для новой революционной атаки на путинский режим.

В случае с Шехтманом угроза очевидна: открыто уголовное дело по "экстремистской" 282-й статье. Дескать, возбуждал ненависть к российским жуналистам - тем самым, что изливали по телеканалам потоки геббельсовской лжи на головы беспечных россиян.

И вот Шехтман встретил поначалу неласковый прием "вышиватников": общий смысл ответных комментариев на его резкие заметки - а Павел не любит этикет держать, остер на язык - сводился к простейшему мотиву "Понаехали тут!". Ну, это личное право каждого идиота - не понимать, что судьба Украины решается не только на полях сражений и в правительственных кабинетах Запада, не верить в российскую оппозицию и ее возможность свалить Путина, не отличать друга от врага. Не запрещай глупому глупость его, да не уподобишься ему сам.

Но есть ведь и официальная реакция украинского государства c оценкой нашей протестной деятельности. Позволю себе эпитет "нашей", поскольку с Шехтманом знаком по двум акциям: последний раз видел его в Москве на Марше против войны с Украиной 21 сентября 2014 года, а познакомился в камере для административно задержанных нижегородского ОП-5 после Марша регионов 4 ноября 2012 года (он нам всю ночь мозг выносил бесконечными спорами по вопросам мировой истории и современности). Москвичи приняли тогда участие в нашей общей акции с шокирующим антипутинским лозунгом, в то время как большинство их нынешних оппонентов, по-видимому, еще ничего не имело против Януковича.

Н. Новгород, Марш регионов, 4 ноября 2012 г., Шехтман с растяжкой в центре кадра.

Если сегодня представитель ДМС (Державной миграционной млужбы) позволяет себе утверждать, что свобода собраний в путинской России гарантирована вполне, а протестные акции приравнивает к рядовой "хулиганке", то он плюет в глаза и мне лично, и всем участникам протестного движени в России, как бы мало нас ни осталось.

Что сей деятель, некто Лысенко О.В., пишет конкретно? Позволю себе процитировать по посту Павла Шехтмана в фейсбуке:

"Шехтман П.И., понимая, что с его комментарием может ознакомиться неограниченное число лиц, …разместил общедоступный текстовый файл...,  чем нарушил требования законодательства, оскорбив достоинство определённой группы лиц, … посягал на право на честь, достоинство и деловую репутацию, распространяя призывы к дискриминации, ненависти и насилию. …  Его призывы к уничтожению российских журналистов и лиц, которые высказывают пророссийскую позицию вообще, имеют антигуманный и бесчеловечный характер. … Законы Российской Федерации и Конституция гарантируют право на свободу мирных собраний…»

Я бы согласился с Лысенко, что негуманно призывать к убийству журналистов, если бы его родина не вела войну, развязанную при помощи этих самых пропагандонов, и если бы подобные действия не инкриминировались сейчас его соотечественнице Надежде Савченко в российском "суде".

Все-таки  думаю, господа из ДМС надеются, что их позиция не станет достоянием общественности, иначе бы остереглись пачкать бумагу своими канцелярскими отписками. Алексей Ветров попытался поднять тему бездушного отношения к политэмигрантам на украинском ТВ, но пока резонанс незначителен.

А. Ветров и П. Шехтман на Марше регионов, Н.Новгород, 04.11.12., фото А. Цверова.

Собственно, ребята ведь не денег просят, в нахлебники не навязываются - хотят лишь избежать депортации назад, в путинскую Россию. Конечно, г-н Лысенко может заявлять, что ничего здесь Шехтману не угрожает: ни преследования, ни пытки. Наверное, он не слышал, как обращались в Крыму с Сенцовым, не в курсе, что каждый пятый в РФ так или иначе сталкивается с насилием со стороны "правоохранительных органов". Нехудо бы было этого чинушу прислать к нам, в Расею, чтобы он на своем горбу испытал все прелести рассеянской демократии.

Понятно, что не нужны господам лысенко пассионарии из России, не хотят они продолжения революции в Украине и люстрации госчиновников. Мечтают тайно о Термидоре, хотя и слова-то такого не слышали. Но рановато, мне кажется, Украине думать о мире, когда враг у ворот и "Крымнаш", пригодятся еще неспокойные и неудобные люди из России, которые Путину никогда и ничего не простят.

Пишу для своих украинских знакомых: вы уж их потерпите, друзья! Я очень надеюсь, что они у вас не загостятся!

Директор сельхозпредприятия "Галкинское" (Свердловская область), председатель всероссийского движения "Сельсовет", предлагает ввести удостоверение иностранного агента.

В пятницу вечером в Сахаровском центре прошла презентация трех книг, объединенных темой «История ХХ века. Люди и судьбы». Война в Чечне, ГУЛАГ, коллективизация, голод, геноцид, ад Второй мировой, зеркальное сходство тоталитарных режимов ХХ века – вот темы сборника рассказов Полины Жеребцовой «Тонкая серебристая нить» (издательство «АСТ») и документальных свидетельств «Зеркала» Станислава Божко и «Противостояние» Александра Егорова (издательство «Волшебный фонарь»).

Парализованный ветеран войны в одиночестве сходит с ума в холодной квартире на окраине Грозного. Соседка лжет, будто вдали гремит гром, но старик узнает грохот снарядов и думает, что началась третья мировая. Кто для него фашисты? Те, кто убили его боевых товарищей в 1942-м – или же тот командир, что зверски истязал схваченную на улице Берлина 12-летнюю девчонку, разрывавшую душу отчаянными мольбами? Или, может быть, те вооруженные люди в масках, что ворвались с автоматами в подвал, куда его, парализованного и умирающего, уносят от бомбежек соседки? «Руки вверх, а то бросим гранату!.. И старик должен выйти! Живо!..»

Пастух Ахмед, живущий в горах, заботится о русском мальчике Мише, которого ему привозят приятели сына, но позже узнает, что мама мальчика убита, а ее квартира в Грозном разграблена и отдана Ильясу, его сыну, и проклинает сына и его товарищей. Мише после смерти Ахмеда приходится бежать в родной Грозный, где он переживет и бомбежки второй чеченской, и «зачистку», и шок от попытки федералов расстрелять его вторую маму, приютившую его чеченку. Судьбы людей слишком тесно переплетены, границы добра и зла проходят не между народами, сторонами вооруженных конфликтов, религиями, а между самыми близкими людьми, между членами семьи, соседями, а в конечном итоге – через каждое человеческое сердце. Равнодушие к чужому горю убивает, умножает зло, а добро и любовь все-таки побеждают, если удается им уцелеть в человеческом сердце, прошедшем через горнило нечеловеческих испытаний. Об этом – невыдуманные сюжеты рассказов Полины Жеребцовой.

Полина Жеребцова на видеосвязи с Сахаровским центром

Александр Егоров, присутствовавший на презентации своей книги по скайпу из Владивостока (и неожиданно поговоривший с экрана с бывшим мэром своего города Черепковым, пришедшим в Сахаровский центр), описал в книге «Противостояние» свою судьбу - пронзительно обычную в истории Советского Союза. Репрессированные, расстрелянные, убитые большими семьями при высылке в тайгу ближайшие родственники, полное нечеловеческими испытаниями детство, 10 лет ГУЛАГа по ложному обвинению, многолетний рабский труд... Вот лишь один штрих: колхоз в Сибири, отец на фронте, многодетная мать работает по 19-20 часов в сутки на тяжелых работах, но дети едят картофельные очистки, одеваются в мешковину, не ходят зимой в школу, потому что нет обуви, но тоже трудятся в поте лица. Отличие от классического рабства в том, что раба одевают и кормят, а советского колхозника – нет. Отец, вернувшись с фронта, вызволяет семью из колхоза, но в скитаниях ее ждут еще более страшные испытания...

«Количество жертв ГУЛАГа примерно в пять раз меньше количества убитых на всей территории СССР с начала 1930-х до середины 1940-х. Смертность в тылу в 1942-м - 300 тыс. человек в месяц, а в ГУЛАГе за весь этот год умирает 370 тыс. человек. В больших городах умирал каждый второй новорожденный. Это было открытием для меня», - сказал Станислав Божко, представляя свою книгу «Зеркала». И дело не в том, что 1942-й – самый тяжелый год войны. Не было войны, когда зимой 1940 года уфимская школьница Нелли Морозова стояла зимними ночами в многочасовых очередях за хлебом, а утром грузовик собирал трупы умерших в очередях стариков и детей (Нелли Морозова. Мое пристрастие к Диккенсу. М., «Новый Хронограф», 2011). Или еще картина: депортированная польская семья едет эшелоном в Сибирь, и на больших станциях к арестантским вагонам подходят истощенные люди и просят еды. Сердобольная полячка делится с ними крохами арестантской пищи, припасенной для собственных детей (Михаил Гедройц. По краю бездны. "Корпус", 2012). Десятки миллионов человек оказались безымянными жертвами системы, настроенной на самоуничтожение. Книга «Зеркала» представляет собой сборник подобных свидетельств, погружающий в состояние полнейшей безнадежности.

Владимир Ерохин, издавший книги Александра Егорова и Станислава Божко, глава издательства «Волшебный фонарь», многократно во время презентации цитировал Александра Меня, благодаря которому он стал христианином. Несколько раз он делился воспоминаниями о диалогах со своим духовным отцом. Каким бы чудовищным ни было зло творящейся на глазах истории, никогда нельзя мириться со злом, привыкать к нему. А противостоять этому мраку можно, только принимая сторону добра и веря в добро. Никаких хороших времен история нам не обещает.

В то время, когда в Сахаровском центре проходила презентация этих трех книг, в Петербурге вспоминали Тимура Качараву, убитого неофашистами 13 ноября 2005 года возле книжного магазина «Буквоед».

Вернувшись с презентации, мы узнали о начавшемся кошмаре этого вечера в Париже.

Выступления водителей-дальнобойщиков, которые происходили в нескольких городах России на прошлой неделе, возвращают нас к вопросам - какова социологическая структура и динамика протеста, можем ли мы ожидать его усиления в будущем.

Существует общее предубеждение против протеста. Людям говорят: "Вы что, хотите как на Украине?". Ответ - "нет, ни за что." Если же люди выходят протестовать в отдельной группе, то говорят: "У нас-то это совершенно по другому, мы выходим по личной проблеме". В результате показатели протестного потенциала всегда запаздывают и мало что говорят. Его показатели растут уже тогда, когда нарастает собственно протестная волна.

Наиболее показательным является рейтинг одобрения власти, который мы замеряем постоянно. На нынешнем высоком уровне одобрения точные цифры - 79% или 89% - не столь важны. В наблюдениях за 15 лет мы видим, что массовые протесты были тогда, когда одобрение было минимальным - около 60%. Это означало, что 40% заведомо против, а в этой ситуации протест одной из групп (а их много) может перерасти в массовый. Один из самых чувствительных показателей - одобрение деятельности Путина. Мы его меряем каждый месяц, и он зависит не столько от конкретных действий президента, сколько от общего ощущения по отношению к нему. Пока рейтинги высокие, то есть общее одобрение - пусть не обожание и не любовь - преобладает.

Кроме отношения к Путину мы измеряем такие показатели, как "уверенность в завтрашнем дне", "надежды на то, в какую сторону будет развиваться ситуация". Они сейчас тоже более или менее высокие. Рейтинги власти обычно снижаются с некоторым запаздыванием. Сначала начинает снижаться уверенность в завтрашнем дне, потом оценка своего экономического положения, дальше это тянет за собой рейтинг власти. Сейчас все эти рейтинги на высоте. А вот оценки экономического положения начали снижаться. Они испытали всплеск на пару месяцев на фоне Крыма, затем вернулись в норму, а в конце 2014 года на фоне рухнувшего рубля резко упали. Затем правительство приняло меры, и паника была остановлена. К весне экономические показатели одобрения восстановились, а летом опять началось снижение, но уже плавное.

Для возникновения массовых протестов важно не только ухудшение жизни - эта тенденция набирает обороты, - но и недоверие к власти, убеждение, что она не сможет справиться. В этом отношении Крым все изменил. На какое-то время власть вернула себе легитимность, поэтому протестов даже на фоне экономического кризиса не будет. Но со временем это напряжение опять вырастет, и в этой ситуации любой отдельный протест может оказаться искрой. А в условиях, когда власть считают более или менее легитимной, сколько ни высекай искру, ничего не произойдет. Кроме того, должны быть какие-то общероссийские события - например, выборы, которые происходят по всей стране в один день. Ведь в 2011 году все началось с выборов и протестного голосования, а потом уже с рейтингов. Они задали общероссийское измерение.

По уровню общего недовольства и недоверия к власти традиционно выделяются три группы. Это: 1) часть москвичей; 2) часть аудитории независимых СМИ; 3) самые малообеспеченные, которым, что называется, дальше некуда. Они недовольны даже сейчас, причем по многим вопросам.

Поведение отдельных протестных групп ситуативно и трудно прогнозируемо, но там постоянно что-то происходит, проявлять свой протест готовы многие. Существует отдельный пласт трудовых протестов, мониторинг которых ведет Центр социально-трудовых прав - наш коллега Петр Бизюков. По его данным, количество трудовых протестов постоянно нарастает. В прошлом году их было больше, чем за все предыдущие годы, и нарастание продолжается. Но если одна группа протестует, то другие группы как бы говорят: "А нам-то что? Нас это не касается".

Люди в опросах не всегда говорят правду. Этот фактор существует всегда, и нельзя сказать, что в последнее время он усилился. Есть еще большая группа, которой "все равно", "не следит", "не интересуется" и так далее. За счет этих групп возможны быстрые изменения общественного мнения, но сначала должно что-то произойти - например, массовые выступления. А если нет повода определяться, то они и не определяются. Это начинает работать, когда появляется какая-то альтернатива.

В пятницу Крымский гарнизонный военный суд отложил на 25 ноября заседание по поводу отказа возбудить уголовное дело о пытках политзаключенного евромайдановца Александра Костенко, защитником которого я являюсь. Заседание перенесли потому, что в материалах суда нет документа о желании самого Костенко участвовать в рассмотрении.

Напомню, что его приговор вступил в силу 23 сентября. Его матери, допущенной судом в качестве защитника, сразу же незаконно отказали в свиданиях с ним. После чего Александра вообще вывезли в неизвестном направлении, и мы долго не знали, где он находится. Защите из неофициальных источников удалось узнать, что Костенко находится в ИК-5 Кировской области, и вскоре эти сведения подтвердились. Адрес колонии мы указали в жалобе на отказ в возбуждении уголовного дела, но до самого судебного заседания суд так и не удосужился официально проверить, хочет ли Костенко лично участвовать в рассмотрении (хотя и известил его о дате заседания).

В итоге 13 ноября в Крымском гарнизонном военном суде собрались военный прокурор гарнизона, руководитель военно-следственного отдела (чиновники, ответственные за уголовный надзор в отношении военнослужащих в Симферополе, в число которых входит ФСБ), военный следователь-криминалист, а также сами сотрудники ФСБ, принимавшие участие в задержании Костенко: майор Тишенин и капитан Шамбазов. Участие Тишенина и Шамбазова в суде было не обязательно, - примечательно, что они пришли. Мне вообще неизвестны случаи, когда на рассмотрение вопроса об отказе в возбуждении уголовного дела приглашали лиц, которых заявитель считает преступниками. Данные отношения на них просто не распространяются. Есть заявитель-потерпевший, который пишет следователю сообщение о преступлении. Следователь ему отказывает в возбуждении уголовного дела, а руководитель органа и прокурор данный отказ подтверждают.

Если уголовное дело возбуждается, то лица, против которых дело возбуждено, получают статус подозреваемых или обвиняемых и имеют право в свою очередь обжаловать факт возбуждения данного дела. Но сейчас такого статуса у них нет и их роль процессе не совсем понятна. Между тем, офицеров ФСБ не только известили в суд, но и отпустили со службы, что говорит о серьезном отношении их руководства к происходящему.

Итак, собрались все кроме Александра Костенко. Но именно его участие суд посчитал необходимым. Если Саша согласится, то будет назначена видеоконференция. Действия суда внушают оптимизм. Постановление по этому делу может стать основанием для пересмотра уголовного дела по вновь открывшемся обстоятельствам: показания, полученные под пытками, положены в основу приговора. В случае поражения во всех инстанциях это станет новым основанием для обращения в ЕСПЧ.

Да, это война как она есть. Поэтому мои слова соболезнования будут скупыми. Мои слова будут о том, как вести эту войну и победить в ней. Поэтому по пунктам.

1. Прежде всего давайте повторим еще раз. Мы защищаем наш мир свободы и разума. Мир 1789 года. Мир, признавший высшую ценность человеческой личности и отказавшийся от архаического принципа племенной, конфессиональной и т.п. групповой ответственности. Нас атакует мир, высшей ценности человеческой личности не признающий. Именно поэтому для него не существует различий между вооруженным противником и мирным населением, не существует понятия невинных жертв. Для него мы все виноваты по факту принадлежности к нашему миру.

2. Если наш мир ответит врагу отказом от собственных прав и свобод и попытками отгородиться от беженцев, исключив их из категории существ, на которые распространяются наши принципы сострадания и гуманности, это будет означать победу нашего врага. Это будет означать принятие его системы ценностей и отказ от нашей.

3. Победа над врагом может быть достигнута только путем военного разгрома его военных сил в соответствии с выработанными нашим миром законами и обычаями войны. Рассуждения о том, что исламский терроризм имеет сетевую структуру и потому неуязвим для военных ударов, - отговорки. На сегодняшний день враг имеет организованные и массовые вооруженные формирования, контролирующие обширную территорию и немалые экономические ресурсы. Опираясь на эту базу, он и рассылает своих «сетевиков» по всему миру. Главные военные и материальные ресурсы врага могут и должны быть уничтожены военным путем в месте их концентрации, то есть на территории, именуемой «Исламским государством».

4. Военный разгром ИГИЛ невозможен без масштабной наземной операции. Наземная операция невозможна без значительных военных потерь. Это главное, что от нее удерживает. Враг нащупал уязвимое место нашего мира. Общество, в котором ценится человеческая жизнь, болезненно относится к возможной гибели своих солдат. И вот здесь наш мир должен показать готовность идти на жертвы ради защиты своей свободы. Ценность человеческой жизни защищена тогда, когда солдат готов умирать ради того, чтобы не гибло мирное население. Когда на это готовы его родные и близкие, которых он и защищает. Если во время войны армия не готова нести потери, эти потери всегда будет нести мирное население. Как сейчас в Париже.

5. Наиболее сильным ответом врагу сейчас было бы признание ИГИЛ государством, официальное объявление ему войны и массированное вторжение на всю его территорию. Всех стран НАТО. В соответствии с пунктом 5 Устава этой организации. В связи с нападением на одного из членов альянса. Вся территория, контролируемая сегодня ИГИЛ, является легитимным объектом для интервенции войск НАТО. Государства «Сирия» по факту сегодня не существует. Есть конгломерат территорий, контролируемых воюющими друг с другом группировками. Значительная часть бывшего государства «Сирия» сегодня входит в состав Исламского государства и потому является законным полем военных операций стран НАТО.

6. Необходимо решительно отбросить надежды на то, что «Кремль прикрутит антизападную истерику, прекратит охоту за мифической “пятой колонной” и займется реальным антитеррором». Кремль - такой же непримиримый враг мира свободы и разума, как и ИГИЛ. Все его домогательства на предмет «союзничества» должны быть отвергнуты как троянская лошадь.

Проверка Минюста, которая привела к появлению акта с обвинением сотрудников "Мемориала" в том, что они "подрывали основы конституционного строя РФ, призывая к свержению действующей власти и смене политического режима в стране", значилась в графике, и мы были к ней готовы. Но, видно, одно дело проверять мирных граждан, а другое - злобных негодяев.

Какая-то ерунда пошла с самого начала. 5 октября пришло письмо со списком документов, необходимых для проверки, а 6 октября на меня уже составляют административный протокол о том, что я не документов не представил. А это полторы коробки бумаг. 15 октября они получили наши документы и в ответ через две недели родили 15 страниц дивного текста.

По всей видимости, они очень спешили. В одном месте предложение разрывается на два абзаца. Ошибки в фамилиях. Неряшливо составленный список осужденных по Болотному делу. Номер дела не назван. В общем, нам прислали торопливо сляпанный черновик, стараясь успеть. Впрочем, и хорошо, что спешили: получилось, что они подписали этот акт 30 октября, в День политзаключенного. Другую грозную бумагу - представление прокуратуры, на основании которого нас внесли в "иностранные агенты", - нам вручали 30 апреля 2013 года, в 45-й день рождения "Хроники текущих событий".

Когда дело об акте получило огласку, они засуетились. В своих комментариях средствам массовой информации они ни слова не говорят о самых нелепых пассажах из этой бумаги, напирая на формальные моменты. А стремление дать бумаге ход и поскорее передать в прокуратуру говорит о том, что ее хотят поскорее спихнуть к смежникам, чтобы за свое творчество не отвечать. Но я надеюсь, что оно получит свою оценку, потому что нельзя же на официальном бланке выдавать из своих недр недоношенные черновики.

Мы не знаем, является ли этот акт эксцессом исполнителя. Как учил основатель правозащитного движения в Советском Союзе Александр Есенин-Вольпин: "Не ищите смысла там, куда вы его сами не клали". Персонажам абсурдной пьесы не дано знать, что будет дальше, да и смысла там нет - он потерян давно уже, и безголовая машина продолжает вращать колесиками, и бумага идет по инстанциям. Это очень тревожный симптом. Сейчас термин "политическая деятельность" нагрузили совершенно другим смыслом - теперь это любое внятное высказывание на любую значимую тему. В последние годы поплыли и термины "экстремизм" и "терроризм".

В этой обстановке мы пытаемся делать что-то осмысленное. Мы обжаловали сам порядок проведения прокурорских проверок по принципу "Есть чего? А если найду?". Обжаловали порядок проведения прокурорских проверок юридических лиц, потому что он способствует коррупции. И нам удалось выиграть в Конституционном суде - обжаловать Закон о прокуратуре в части проведения прокурорской проверки юридических лиц. Сейчас внесен в Госдуму проект поправок к этому закону - хоть что-то. Но судебная система разваливается. Районные суды относятся к решению Конституционного суда так же, как КС относится к решениям Страсбургского суда.

Или как в истории со штрафом за то, что ярлыком "иностранный агент" были не маркированы материалы не наши, а другой организации. Это как Рабиновичу вменить, что он не нашил желтую звезду не на себя, а на Иванова и Петрова. Вначале эту ересь написал Минюст, перепутав не только нас, но и другие организации. Потом Роскомнадзор написал несколько фраз в том духе, что не имеет значения, о каком юридическом лице речь. Потом суд, в который пришел свидетель и сказал: "Ребята, я был на мероприятии другой организации, к которой правозащитный центр отношения не имеет". Судья выслушал этого свидетеля и, взмахнув ушами, утвердил штраф. Во второй инстанции судья вообще отказался выслушивать свидетелей, сказав, что и так все ясно. Это диагноз нервного заболевания государства - импульс идет без всякой обработки, без всякой обратной связи.

Может быть, просто есть приказ не выносить решения в пользу "Мемориала"? Но такая избирательность разрушительна. Представим себе, что санэпидемстанция или пожарная инспекция вдруг закрывает учреждение по указанию свыше. Но ведь их задача предупреждать бедствия. А такие действия подрывают доверие к ним. И если они закричат "пожар!", "чума!", никто не воспримет это всерьез.

Генерал Паттон говорил, что не может быть двух дисциплин - одной на поле боя, а другой в тылу. Если беззаконие входит в кровь, это обрушивает систему управления. Невозможно даже с врагами народа бороться через разрушение собственных процедур. Происходит то же, что было с Советским Союзом. Он ведь разрушился не потому, что было мало войск и органов санитарной и пожарной безопасности. Просто никто уже не верил, что все это по-настоящему. Все рассыпалось, когда Алиса сказала: "Вы просто колода карт". Так и государственные структуры превращаются в карточный домик, в конструкцию из папье-маше, которая уже не сдерживает напор накопившегося внутри содержимого.

Акт Министерства юстиции, обвинивший общество "Мемориал" в подрыве конституционного строя России, - часть системной деятельности власти, которая началась давно, еще с разгона НТВ. Идет постоянное наступление на все права и свободы, на бумаге обеспеченные Конституцией. В том числе на право, которым пользуется "Мемориал". Это право гарантировано Конституцией России, провозглашено Всеобщей декларацией прав человека и включает "свободу беспрепятственно придерживаться своих убеждений и свободу искать, получать и распространять информацию и идеи любыми средствами и независимо от государственных границ".

Сами они не остановятся, потому что подобная система всегда идет дальше и дальше, пока не наткнется на внешнее препятствие. Даже советская власть на такое препятствие наткнулась, и в какой-то момент были заключены Хельсинкские соглашения. Мне кажется, что в данной ситуации "Мемориалу" необходимо в первую очередь подать на Министерство юстиции в российский суд, а затем обращаться в правозащитным и судебным органам на Западе.

Обвиняя "Мемориал" в подрыве основ конституционного строя, чиновники сами подрывают конституционный строй, да и самые основы этого режима. Когда наступает критическое состояние, они, вместо того чтобы опомниться и ослабить гайки, начинают их закручивать еще туже. Когда-нибудь в обозримом будущем (может быть, не для меня, а для людей помоложе), дело кончится тем же, чем оно кончилось в 1991 году.

К сожалению, нынешняя политика не находит существенного сопротивления в нашем беспечном обществе (если можно назвать обществом 90% российского населения, безропотно принимающего любые действия власти, включая наступление на собственные права).

Очень узким кругом людей - а часто и одним человеком - принимаются губительные решения, вплоть до аннексии чужой территории и войны, как скрытой, так и открытой. Про одно из похожих решений было сказано, что это хуже, чем преступление, - это ошибка. С одной стороны, принимаются ошибочные, глупые, иногда даже безумные решения, с другой - подавляется критическая реакция на них. При слабой (в результате усиливающегося ее подавления) оппозиции и отсутствии баланса сил государство становится похоже на птицу, у которой одно крыло огромное, а другое маленькое и рудиментарное. С такой анатомией птица долго в воздухе не продержится. Рано или поздно рухнет. Иначе говоря, ограничительные меры, ярлык иностранного агента", обвинения во враждебных намерениях делают затруднительной или просто невозможной деятельность "Мемориала" и других общественных организаций, но тем самым подрывают само государство. Все это делает государственную систему хрупкой и неповоротливой. Неужели печальный опыт советской власти, приведший ее к концу, ничему не научил сегодняшних наших руководителей?

Молодые люди бегут из страны. Я не знаю, что им сказать. Мне жаль, что бежит столько людей. Когда родилось диссидентское движение, оно, хотя его и называли слабым, сыграло свою роль. Заметное количество активных, эрудированных, политически образованных людей приняло участие в этом движении. Сейчас активные люди убегают, а значит, потенциал активности общества слабеет. Но в то же время я не могу советовать какому-то молодому ученому: "Оставайся здесь и иди на баррикады и наплюй на свой талант и свое будущее". Но если бы они не уезжали или если бы вернулись, у нас была бы другая атмосфера.

Взятие Крыма было актом агрессии, нарушением Будапештского меморандума и других соглашений. Ну, допустим, нам на эти соглашения наплевать. Но ведь можно было бы хотя бы подсчитать - а сколько это будет стоить? У России была полная возможность заботиться о русских, населяющих Крым, о русской культуре. Поддержка русского образования, библиотек, театров, церкви, чему вряд ли бы кто препятствовал, принесла бы гораздо больше пользы.

То ухудшение, которое мы видим, вызвано не только санкциями, но и собственными действиями России. В итоге подрывается и государство, и экономика, и общество, в котором есть очень много (большое крыло) "наших" и очень немного (малое крыло) "не наших" (они же "пятая колонна"). Пресловутые девяносто процентов, которые якобы существуют, совершенно не надежны. Эти люди, увидев, что их обманывают, очень быстро переориентируются и станут опасностью для существующего режима.

Я восхищен деятельностью "Мемориала". Хотя я сам не участвовал в его работе, но всегда следил за ней и знал, что пока существуют такие организации, можно надеяться, что общество не совсем впало в спячку и вернулось в прежнее болото. Оно и не вернется. Может быть, властям удастся загнать людей, которые сейчас работают легально, в какое-то полуподполье. Такие формы деятельности, как в свое время издание "Хроники текущих событий", будут распространяться все больше и больше - и режим не выдержит.

А членам "Мемориала" - моя духовная и душевная поддержка. Я на их стороне.

Я благодарен моим друзьям и коллегам из Правозащитного совета, решительно возразившим против оценок, которые позволило себя министерство так называемой юстиции по отношению к Правозащитному центру общества "Мемориал".

Так называемой юстиции - потому что министерство есть и, насколько я понимаю, благоденствует. А вот юстиции - правосудия - в нашей стране нет с 1917 года и по сей день. Не существует также юстиции как системы судебных учреждений. Просто потому, что с того же 1917 года в стране нет независимой ветви власти - судебной, нет состязательного судебного процесса, соответственно, нет и судов. Атрибутика судопроизводства грубо и неуклюже имитируется. Не без участия упомянутого министерства.

Я не вижу смысла обсуждать претензии власти к Правозащитному центру "Мемориал". Имела ли место критика власти со стороны правозащитного центра и какова она была, не имеет значения. Граждане Российской Федерации - единственный источник власти в стране. Гражданин вправе обсуждать и оценивать внутреннюю и внешнюю политику государства, открыто высказывать своё мнение на этот счет. Те, кто наделен чувством гражданской ответственности, считают это не только своим правом, но и гражданской обязанностью. Государству же надлежало бы защищать права граждан в соответствии с Конституцией Российской Федерации, увы, ныне бездействующей.

Ну а наши государственные органы зачисляют самых ответственных и неравнодушных граждан в "пятую колонну". Власти, которая быстро возвращает страну в ее тоталитарное прошлое, остро необходимы враги. Без них она рухнет.

Я изложил здесь мое личное мнение, не согласованное ни с какой общественной организацией. Я готов защищать его в таком же суде, какому был подвергнут в декабре 1975 года. Впрочем, других у нас не было и нет.

Заявление правозащитников

Министерство юстиции в акте проверки выдвинуло в адрес Правозащитного центра «Мемориал» следующие политические обвинения: «Своими действиями члены МОО ПЦ «Мемориал» подрывали основы конституционного строя Российской Федерации, призывая к свержению действующей власти, смене политического режима в стране».

В этом акте описано, какими именно действиями ПЦ «Мемориал» подрывает основы конституционного строя РФ. А именно «высказывает несогласие с решениями и действиями указанных институтов власти, результатами предварительного следствия и состоявшимися судебными приговорами по резонансным уголовным делам».

В акте приведены три примера «подрывной деятельности» ПЦ «Мемориал»: оценка агрессивных действий России по отношению к Украине, мнение руководства организации об участии российских военнослужащих в боевых действиях на востоке Украины, несогласие с неправосудным приговором по «Болотному делу».

Эти обвинения в адрес ПЦ «Мемориал» являются беспрецедентными.

Мы, члены Правозащитного совета, российские правозащитники, заявляем:

1. Мы разделяем мнение ПЦ «Мемориал» по всем приведенным в акте проверки Минюста поводам: политика России по отношению к Украине носит агрессивный характер и противоречит международным нормам, российские военнослужащие участвовали в боевых действиях на востоке Украины, «Болотное дело» сфабриковано, приговор, вынесенный по нему, неправосудный.

2. Мы считаем долгом правозащитников указывать на нарушение национального и международного права государственными органами любого уровня и бороться за соблюдение норм права.

3. Мы считаем долгом правозащитников, в случае антигуманного характера принимаемых национальных законов указывать на это и бороться против принятия таких законов.

4. Правозащитная деятельность защищена российским законодательством и международными договорами, ратифицированными РФ.

Мы призываем государственные правозащитные институты - Уполномоченного по правам человека в РФ, Совета по правам человека при президенте РФ - срочно отреагировать на данные обвинения в адрес ПЦ «Мемориал».

Мы требуем от Министерств юстиции немедленного отказа от данных обвинений и принесения извинений в адрес ПЦ «Мемориал».

Члены Правозащитного совета:
Л.М. Алексеева
В.В. Борщев
Ю.И. Вдовин
И.А. Каляпин
Г.А. Мельконьянц
Л.А. Пономарев
Н.Е. Таубина
Л.В. Шибанова

5 ноября мы с адвокатом Романом Качановым посетили ИК-10 строгого режима Пермского края, где содержится политзаключенный Борис Стомахин.

Исполняющий обязанности начальника Юрий Губаль встретил нас неласково: мол, адвокат и общественный защитник "расшатывают оперативную обстановку". Сопровождавший нас сотрудник колонии рассказал, что к Стомахину приходят некие экстремистские письма из-за рубежа, которые они передают через ФСИН в ФСБ. С большим трудом адвокату удалось доказать, что мы имеем право пронести на встречу фотоаппарат и диктофон. Никто лучше самого политзека не расскажет, как ему живется в колонии, поэтому я записал его монолог на диктофон. Стилистика по возможности сохранена.

"Через месяц после вашего отъезда (8 сентября этого года. - Г.Э.) меня на шесть месяцев закрыли в ПКТ. Докопались. Месяц и девять дней я застилал постель так, как мне удобно. Причем все остальные тоже застилали как им удобнее, никого это не волнует. Никого не сажают за это в ПКТ. Тут им понадобился предлог, и они нашли предлог. В рапорте написали, что кровать вообще не заправлена.

Днем после обеда, 9 октября, ко мне вдруг подходит этот дежурный мусор и говорит, что меня вызывает начальник, одевайся. Типа на прием. Привели, посадили, выдернули меня первого, и тут начальник, Асламов, читает рапорт: "В 6:30 не заправил спальное место". Почему? Неправда. Я все заправил. 6 месяцев ПКТ. Комиссия - не комиссия. Был Асламов и еще кто-то с ним, а большой комиссии как таковой не было. Ведь обычно целая толпа их собирается. Своим решением начальник, в сущности, и отправил меня в ПКТ.

Через десять дней меня на ШИЗО оформил Губаль, оставшийся за Асламова, который ушел в отпуск. Во время шмона смотрю - незнакомая харя стоит, в погонах майора. А я вообще не знаю, кто это такой. Думаю, может, комиссия какая-то приехала. Стоит, смотрит на меня. Короче, я ему доклад не произнес. Как открылась дверь, я ему должен был сразу формальный доклад произнести. После этого 19 октября меня вызвали на комиссию. Сидит Губаль, зачитывает собственный рапорт о том, что я не исполнил обязанности дежурного по камере. В камере я один сижу. Какой дежурный по камере? И за это еще 15 суток ШИЗО!

Срок закончился 4 ноября. А срок ПКТ был до 9 апреля, сейчас 15 суток прибавляется. Еще будут ШИЗО - значит, еще будут прибавляться. Я прикидываю, что 4 года отсижу в этой камере. Ни в какие СУСы больше я не пойду. Через всю зону, в дальний конец с баулами переться, чтобы через месяц опять сюда. Мое условие будет такое: или вы меня выпускаете на обычные условия содержания, или я буду сидеть в этой камере, в ПКТ. Мне в этой камере лучше, чем в СУСе. Здесь хоть скамейка свободна. А в СУСе я на ногах целый день. Там некуда сесть! Там есть три стола длинных, есть длинные скамейки. Половина скамеек заняты, там кто-то спит. Даже когда обедают люди, те, кто спит, так и спят. А остальное место занято: в карты играют или в нарды. То есть некуда даже присесть. Не стоять же весь день! Гуляешь целый день. А если сядешь, они подходят через 5 минут: дай мы поиграем. Это у них святое. Они играют - значит, надо сразу уходить. В камере намного лучше.

19 ноября будет четыре года. Я знаю, что один из этих дежурных 27 октября написал очередной рапорт на меня. Я слышал, как он кому-то об этом говорил. Я утром с ним сцепился. Я регулярно с ними сцепляюсь и буду так вести себя и дальше, потому что считаю, что в такой ситуации, когда меня засадили непонятно куда, загнали во все вот в это, выполнять все их дурацкие требования унизительно и несовместимо с моим человеческим достоинством. Каждый раз утром, когда я слышу, как они открывают дверь - подъем, - я матрас просто сворачиваю, подношу к двери и туда выкидываю. Я не выхожу сам. А потом дневальный собирает и уносит. Вот чтобы туда кинуть, я подхожу к двери, держу матрас под мышкой. "Оденьте куртку х/б!" Все брось, надень куртку х/б. Я считаю, что это ни к чему. Обойдутся они без куртки х/б, я выброшу так! Я каждый раз говорю: "Вот вам! Никакой куртки х/б!" Они как делают: там две двери, наружная и решетка. Они открывают наружную дверь, а решетку не открывают - ждут, пока я надену куртку х/б. Тогда они откроют. Ну не хотите и не надо! Мне, что ли, надо матрас возвращать? Я полежу на матрасе! Я никуда не спешу! Вот за то, что я с одним придурком так сцепился, он на меня написал, что я не надел куртку х/б. Завтра (6 ноября. - Г. Э.) истекает этот рапорт. Если завтра не навесят, значит, выйду без ШИЗО.

Бирка ниткой пришивается (с ФИО осужденного, заключенные в ПКТ обязаны носить такие. - Г. Э.). Она ламинированная, трудно протыкать иголкой, но можно. Мне нитку принес Безукладников (оперативный сотрудник. - Г. Э.) - пришьешь, когда ШИЗО кончится. Я не буду! Вы же меня записали в злостные нарушители, вот я и буду злостным нарушителем.

Я сейчас сижу один в камере, был ремонт по всему зданию. Слава богу, сделали стол вместо жуткого столика. Уже можно лечь. Ноги на батарею положить - и можно лежать. Большое счастье. А так - все то же самое. Видеокамера... Когда я первый раз туда зашел, в самый первый день, там еще ремонта не было, в этой камере. Смотрю - видеокамеры нет. Снята. Обалдеть! Сняли камеру! Я так и понял, что после ремонта она появится снова. Она появилась и даже покруче, чем была. Какая-то новая. Я попытался ее сломать или повернуть. В первый раз я ее повернул. Эти сразу прибежали. Почему повернул? А я ее вообще сломаю. Они у меня забрали все щетки. Казенные здоровые щетки, которыми я до нее дотягивался. Я думаю, что эти 15 суток ШИЗО, которые я отбыл, и так находясь в ПКТ, мне оформили за камеру, хотя формально там было написано совершенно другое".

Борис Стомахин с Глебом Эделевым